Книги крови I-II: Секс, смерть и сияние звезд - [16]

Предводители этого гротескного факельного шествия уже достигли висящих тел и с видимым наслаждением принялись поглаживать своими тонкими пальцами выбритую плоть. В разинутых ртах плясали языки, брызгавшие слюной на человеческое мясо. Глаза метались из стороны в сторону, обезумев от голода и возбуждения.

Внезапно одно из чудовищ заметило Кауфмана.

Его глаза разом перестали бегать и неподвижно уставились на незнакомца. На лице появилось вопросительное выражение, сменившееся какой-то пародией на замешательство.

— Ты… — пораженно протянул он.

Возглас был таким же тонким, как и губы, издавшие его.

Мысленно прикидывая свои шансы, Кауфман поднял руку с ножом В вагоне собралось десятка три существ, и гораздо больше тварей сгрудилось снаружи. Однако у них не было никакого оружия, и они выглядели совсем слабыми, — только кожа да кости.

Оправившись от изумления, существо заговорило снова. В правильных модуляциях его голоса зазвучали нотки некогда обаятельного, культурного человека:

— Ты явился следом за тем, другим, да?

Опустив взгляд, существо вдруг увидело тело Махогани. Ему понадобилось не больше секунды, чтобы уяснить ситуацию.

— Ну и ладно. Он был слишком стар, — объявило оно и, подняв водянистые глаза на Кауфмана, принялось внимательно изучать его.

— Да пошли вы все, — сказал Кауфман.

Существо попыталось улыбнуться. Забытая техника этого мимического упражнения проявилась в гримасе, оскалившей два ряда острых зубов.

— Теперь ты должен будешь делать это для нас, — проговорило существо, и его ухмылка стала еще более плотоядной. — Мы не можем жить без мяса.

Рука похлопала одно из человеческих тел. Кауфман не знал, что ответить. Он с отвращением следил за пальцами монстра, скользнувшими в щель между ягодиц и ощупывавшими выпуклую мякоть.

— Все это нам так же отвратительно, как и тебе, — добавило чудовище. — Но мы обязаны есть это мясо. Чтобы не умереть. Клянусь господом, такая пища не вызывает у меня аппетита.

И тем не менее с губ существа капала слюна.

К Кауфману вернулся дар речи. Он удивленно вслушался в собственный голос, в котором было больше смятения, чем страха.

— Кто вы? — Он вдруг вспомнил бородача из кафе. — Что с вами произошло? Какой-нибудь несчастный случай?

— Мы — отцы города, — сказало существо. — И матери, и дочери, и сыновья. Строители, творцы законов. Мы создали этот город.

— Нью-Йорк? — спросил Кауфман.

Неужели Дворец Услад был построен вот этими вот?..

— Задолго до твоего рождения, задолго до рождения всех живущих.

Продолжая разговаривать, существо сунуло, пальцы в рану висящего тела и начало ногтями отдирать нежную жировую ткань. За спиной Кауфмана послышались восторженные возгласы и скрип ремней, освобождаемых от трупов. Руки существ ласково, любяще оглаживали груди и выпуклости, сдирая с мяса кожу.

— Ты добудешь нам еще, — сказал отец. — Еще мяса. Больше. Твой предшественник был слишком слаб.

Не веря своим ушам, Кауфман уставился на него.

— Я? — наконец выговорил он, — Кормить вас? За кого ты меня принимаешь?

— Ты должен сделать это для нас. И для тех, кто старше, чем мы. Для тех, кто был рожден еще до того, как родилась сама мысль об этом городе. Для тех, кто был рожден, когда Америка была лишь лесами и пустыней.

Хрупкая рука протянулась в сторону окна.

Последовав за этим указующим жестом, взгляд Кауфмана вонзился во мрак. Совсем рядом с поездом находилось нечто такое, чего он до сих пор не видел. Это был не человек, нечто куда больших размеров.

Существа расступились, чтобы Кауфман мог подойти и рассмотреть поближе неведомое существо. Однако его ноги наотрез отказывались сдвигаться с места.

— Иди, — сказал отец.

Кауфман снова подумал о городе, который любил. Неужели это и правда его старейшины, его философы и создатели? И ему пришлось уверовать в это. Возможно, там, на поверхности, преспокойно живут люди — бюрократы, политики, представители всех видов власти, — которые знают эту страшную тайну. Именно они все прошлые века поддерживали существование этих чудовищных тварей, кормили их, как дикари потчуют ягнятами своих богов. Ибо во всем ритуале было нечто ужасно знакомое. Это знание ударом колокола отозвалось даже не в сознании Кауфмана, а в более глубокой, более древней части — в его существе.

Ноги, более не подчинявшиеся рассудку и повинующиеся только инстинкту поклонения, сделали шаг вперед. Он прошел сквозь коридор тел и вышел из вагона.

Зыбкие огни факелов едва освещали мглу, простирающуюся снаружи. Воздух казался почти окаменелым — таким крепким и застоявшимся был смрад первобытной тверди. Но Кауфман не чувствовал запахов. Он нагнул голову — только так он мог бороться с приближающимся обмороком.

Ибо вот он, предшественник человека Самый первый американец, чей дом находился здесь задолго до алгонкинов или шайенов. Его глаза — если у него вообще были глаза — смотрели на Кауфмана.

У Кауфмана затряслось все тело, мелкой дробью застучали зубы.

Он различил звуки, доносящиеся из утробы этого исполинского чудища: пыхтение, хруст.

Оно пошевелилось в темноте.

Даже шум его движения был способен вызвать благоговейный страх. Точно гора вспучилась и осела.