Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя - [47]

Финальный абзац первого тома сводится к знаменитому противопоставлению «бойкой необгонимой тройки» (Руси), божьего чуда, которому «дают дорогу другие народы и государства», – и едущего на ней Чичикова, жулика и дельца средней руки. Незаметное на первый взгляд (и, кстати, абсолютно не замечаемое школьными читателями и интерпретаторами еще в 1930–1960-е годы), но ошеломляющее противоречие поразило уже героя шукшинского рассказа «Забуксовал» (1971), написанного и опубликованного в брежневские времена, причем механик Роман Звягин не только потрясен, но и явно унижен внезапно открывшейся ему истиной. А вот П. Вайль и А. Генис (к работам которых я питаю неизменное нежное пристрастие) в конце тех же 1970-х трезво заметили (правда, будучи в эмиграции, где и написали свою прославленную впоследствии и доныне зачитываемую до дыр «Родную речь»):

Чтобы Россия пришла в движение, чтобы и вправду «посторонились другие народы и государства», надо, чтобы аллегорической тройкой управлял Чичиков – средний, рядовой, маленький человек. Что с того, что он нам не нравится? Гоголю он тоже не нравится. Но, приходится повторить, других-то нет[4].

Некоторые занимавшиеся у меня мальчишки, однако, отказывались считать Чичикова «средним и маленьким человеком». «Это же гениальный бизнесмен!» – часто слышалось на заре 1990-х. Безусловно, такое мнение имеет право на существование, но мне приходилось, не прибегая к моральным оценкам, просто напоминать, что в конечном итоге чичиковская афера успеха ему не принесла.

Драма А. Н. Островского «Гроза», по моим впечатлениям, относится к наименее популярным произведениям школьной литературной программы; редко удавалось вовлечь ребят в живое обсуждение представленных там характеров (исключая, впрочем, анекдотическую реакцию, о которой я уже упоминала: чего, дескать, этой Катерине-то не хватало?). Поэтому я иногда говорила, особенно девочкам: в «Грозе» представлены все основные типажи русских мужчин, живые и актуальные до сегодня. В самом деле:

– оголтелый насильник «ндраву моему не препятствуй» – в лице Дикого;

– тихий, безвольный, изредка бунтующий пьяница – в лице Тихона;

– способный на чувство (и чувственность), слабый, «разводя руками» покоряющийся силе интеллигент – в лице Бориса;

– легкомысленный и бесшабашный, легко идущий на отчаянные поступки авантюрист – в лице Кудряша;

– наконец, наблюдатель и резонер, страшащийся и избегающий всякого действия, – Кулигин.

Спрашивается, к кому бедной женщине податься? Аналогичные типы легко отыскиваются в повседневной жизни – конечно, не только в русской, но в русской преимущественно, что легко объясняется нашей драматичной историей последних двух столетий. Как во времена Островского, так и теперь русской женщине остро не хватает мужчины – делателя и созидателя, который способен в числе прочего создать и семью. Такой подход к пьесе неизменно имел успех.

Не бог весть как популярен в школе и Некрасов, к которому я с детства питаю несколько отстраненную, но почтительную привязанность. Объясняется она тем, что поэма «Дедушка» запомнилась практически полностью с голоса вернувшегося из сталинских лагерей деда, Ивана Николаевича Павловского, о котором я уже упоминала. Каждое слово поэмы в его устах приобретало личный и прямо ко мне относящийся смысл и заставляло вдумываться в себя снова и снова. Нарядный красный с золотом двухтомник Некрасова сохранился в нашей семье с дореволюционных времен, и разглядывать проложенные папиросной бумагой дагерротипы, внюхиваться в пожелтевшие шелковистые страницы было дополнительным волнующим удовольствием.

Что же непосредственно до стихов… Я прекрасно понимаю пылкую влюбленность в некрасовское творчество таких людей, как К. И. Чуковский, – людей, вышедших из низов и «сделавших» себя самостоятельно, людей, на себе испытавших не только моральные унижения, но и чисто физические страдания недоедания, бессонницы, валящей с ног усталости от отупляющего труда. Подобного соотносящегося с личным опытом восприятия нет да и не может быть у современного школьника. Его скорее и легче можно увлечь знаковой загадкой стихотворного текста, послойным разбором того семантического, эмоционального и ассоциативного осложнения, которым так богата поэзия Серебряного века. Большой ошибкой мне представляется присутствие в школьной программе огромной и сложной поэмы «Кому на Руси жить хорошо» – редко кто из моих учеников набирался сил и терпения прочитать ее полностью. При всем (несомненном!) изощренном мастерстве Некрасова этот трехстопный ямб с дактилическими окончаниями, которым, за небольшими исключениями, написана поэма в 250 страниц, выдержать современному читателю просто невозможно. Куда эффективнее было бы оставить для прочтения несколько разнообразных по ритмике и тематике стихотворений.

Нет поэта вне любовной лирики, а этой стороне некрасовского творчества особенно не повезло в школьной программе. Поэтому я часто читала ребятам посвященное А. Я. Панаевой очаровательное стихотворение:

* * *

Где твое личико смуглое

Нынче смеется, кому?

Эх, одиночество круглое!

Не посулю никому!