Книга живых - [17]

— Ты не тяни! Что в сухом остатке? — прервал его излияния отец Анатолий.

— Плохо! — успокоившись, заметил Прохор, присаживаясь на стульчик. — Мажор этот — прозвище у него такое у нас… Брат ее… застрелил из «Сайги» — карабин такой — парня одного. Охранника, который работал у Ефремова. А этот, Роман, так его ногой пнул, что он отлетел. Ударился головой о бетон. И сейчас лежит в Вешенской. В райбольнице. В коме лежит. И то ли выживет, то ли нет… Генерал — тот с ума сходит. Разорю, посажу…

— А Роман, Роман где?

— Заарестовали Романа! Сидит в кутузке в Вешенской.

— Ай ты Боже мой! Как же так, а? А я-то думал!

— Что думал, батюшка Анатолий?

— А, ладно! Дай воды! Умоюсь я! Сам схожу к Ефремовым. Разведаю, что да как. Ведь я их венчал. А Дарья-то где?

— Дашка-то? А она у их, Ефремовых сидит, рыдает белугой.

Отец Анатолий собрался быстро. По-военному. Он понимал, что нужен сейчас там, где горе, несчастье, обусловленное злобою и ненавистью людей.

* * *

С дороги усадьба была не особо приметна. Но, по мере того как отец Анатолий приближался к ней, она начала будто расти у него на глазах. И уже метров за сто он понял, что она напоминает ему средневековую крепость.

Выложенная из булыжника и грубо обработанных камней крепкая стена окружала двор и дом. Окна в этой стене походили на бойницы. Поверху — декоративные зубцы.

Анатолий подошел к усадьбе снизу, где расположилась обширная стоянка для автомобилей. Увидел лесенку, ведущую вверх к расположенной в стене калитке, и по ней поднялся к дверям.

Обнаружил звонок. Нажал. Подождал несколько минут и снова позвонил.

За дверью раздался какой-то стук. Она приоткрылась, и Казаков увидел одетого в камуфляж молодого, но бородатого казака. Такого крепенького битка в гимнастерке и штанах с лампасами. И в резиновых тапочках «по-домашнему».

Казак молча оглядел его из-под насупленных бровей. Но спросил вежливо. Видимо, как учили:

— Слушаю вас!

— Я отец Анатолий! Служу сейчас в вашем станичном храме. Пришел по делу к господину Ефремову. Я слышал, у вас тут проблемы. И неприятности. Хотел бы помочь.

Только после последней его фразы гримаса недоверия и настороженности на молодом лице сурового битка разгладилась. И он примирительно ответил:

— Ивана Петровича сейчас нет. Он уехал в Вешенскую. Хлопотать за Романа. Но здесь наш главный экскурсовод Григорий Пантелеевич. Позвать?

— Позови, милый!

Парень вразвалочку, «кавалерийской походкой» ушел. А Казаков принялся разглядывать то, что находилось за крепостной стеной.

Справа от него, на самом высоком месте усадьбы, расположился главный жилой дом. Трехэтажное коричнево-серое, как будто облицованное гранитом, здание с плоской крышей и вставленными везде белыми пластиковыми окнами. К нему вела обсаженная по бокам сосенками и елочками аллея.

Казаков мысленно назвал дом «ларцом». (Он действительно был похож на старинный, обитый обручами, огромный сундук.)

С другой стороны этой аллеи стоял крытый камышом курень. Ну точь-в-точь такой, в котором жил сейчас он сам. С таким же сараем, базом для скота, летней кухней.

Казаков прочитал на воротах в курень табличку, которая гласила, что это казачье подворье начала двадцатого века. И сообразил: значит музейная экспозиция.

На аллее, ведущей от дома, показались две фигуры — давешний казак и рядом с ним сутулый старичок с козлиной бороденкою и в круглых с дужками очках. (Судя по рысце, которой он двигался по аллее, старичок был вполне себе бодрый.)

«Двое из ларца» подошли, дед начал ручкаться. И не просто поздоровался, а даже потянулся к нему троекратно облобызаться, отчего Казаков слегка смутился. Но Григорий Пантелеевич пояснил свою вольность:

— Отец Анатолий, мне Роман про вас много говорил, рассказывал, как вас встретили они с Дарьей, как вы лихо разоружили этого негодяя, который устроил всю эту бучу.

Разговор, как водится, перешел на только что случившееся. Старичок-экскурсовод в красочных деталях описал историю с налетом, а потом предложил Казакову:

— Может, посмотрите наш музей?

— Отчего ж не взглянуть! — отозвался тот на любезное приглашение.

И они пошли вдоль аллеи к низенькому одноэтажному зданию, что большой подковой расположилось на участке.

Прошли они всего ничего, метров тридцать, и подошли к выложенному из неотесанных камней фрагменту крепостной башни и примыкающей к ней стены. Взглянул на нее отец Анатолий. И произнес растерянно и удивленно:

— Оба-на! Тю!

— Вот вам и тю! — заметил в ответ экскурсовод, видимо, думая, что батюшка потрясен открывшейся скульптурной композицией.

Действительно, на башне красовалась надпись, отлитая из металла: «Жертвам геноцида казачества». А рядом на стене — медный барельеф оседланного коня без всадника. Под ним надпись: «Партизанам — чернецовцам».

А перед стеной — настоящая скульптурная группа: молоденький мальчишка с непокрытой головой, судя по всему, юнкер или кадет, стоит на колене, опершись на винтовку. И еще литая строка: «Кадетам, юнкерам и казакам — защитникам Дона».

А наверху, над ними всеми — крест. Точно такой, какой он нашел в курене. Этот крест и вызвал реакцию иеромонаха. Оказалось, что разгадка-то была рядом. В этом музее.