Книга запретных наслаждений - [9]
Увлечение Гутенберга книгами, техникой ксилографии, плавкой металлов и литографическими гравюрами восходило еще к самым ранним детским годам. Отец Иоганна больше десяти лет был управителем монетного двора. Звался он Фридрих Генсфляйш; семья и друзья называли его ласково — Фриле, однако большинству горожан он был известен как Генсфляйш Бедняк, der Arme,[10]из-за его на удивление скромной жизни — если учесть, что все деньги, имевшие хождение в городе, проходили через его руки. Ни самые богатые феодалы, ни купцы, привозившие с Востока специи и шелк, ни принцы, ни императоры даже не видели таких сокровищ, которые Фриле Генсфляйш изготовлял ежедневно. Золотые и серебряные монеты, ценные бумаги, служившие для торговли или для накопления капитала, для этого человека были материалом столь же повседневным, как тесто для булочника. Несмотря на доступ к сундукам с богатствами, Генсфляйш дер Арме, францисканец по облику и по образу действий, оставался человеком незапятнанной честности. Ему никогда не приходило в голову придержать у себя монетку, которая ему не принадлежала, притом что жалованье его составляло лишь мизерную часть от тех денег, которые он производил. Справедливо будет утверждать, что во всей Германии не было человека, который проявлял бы такой же интерес к деньгам, — но только не ради личного обогащения, а из-за перфекционизма, граничившего с болезнью. Малейший дефект монеты, незаметный даже для самого опытного чеканщика, превращался для Фриле в ужасный изъян, ощутимый как на взгляд, так и на ощупь. Неровность на гурте какого-нибудь крейцера уже являлась причиной, чтобы отправить его обратно в тигель на переплавку. А уж фальшивую монету он мог определить и с закрытыми глазами. Генсфляйш дер Арме презирал посредственных фальшивомонетчиков — не за то, что они фальшивомонетчики, а за то, что они посредственные.
— Если бы кому-нибудь из них удалось делать монеты не хуже, чем делаю я, этот человек вполне справедливо заслужил бы свое богатство, — как-то раз сказал маленькому Иоганну отец, и эта фраза стала для сына поводом для необоримого искушения. — Все деньги фальшивы по определению, ведь это не больше чем условность, взаимный договор, основанный на доверии. Настоящие деньги — это всего-навсего подделка доброго доверия; фальшивая монета — это подделка недостаточного доверия. Ценность ведь не в самой монете, а в доверии. Кто определяет цену вещам? Какое равновесие можно установить между краюхой хлеба и маленьким металлическим диском? Если представить, что в мире исчезнет вся пшеница, никому не придет в голову глотать золотые монеты. Умирающий от жажды принц не задумываясь отдаст все свои сокровища за кувшин воды из оазиса. И определенно, эти сокровища никто не примет, если в округе окажется лишь один источник воды. Невозможно подделать ни воду, ни воздух, ни землю, ни крышу над головой, ни хлеб, ни рыбу. Подделать можно только то, что уже является подделкой, — то, в чем нет истинной пользы, что само по себе не является благом.
И вот теперь, стоя перед трибуналом, подозревавшим его в изготовлении фальшивок, слушая неистовую речь обвинителя, Гутенберг вспоминал фразу, которую так часто повторял его отец: «Чтобы стать хорошим чеканщиком, нужно научиться с безразличием относиться к чарам денег».
8
— Чтобы стать хорошей проституткой, нужно научиться с безразличием относиться к чарам наслаждения, — не раз говаривала Ульва своим неопытным дочерям.
Сохраняя верность древней традиции, в лупанарии Священной корзины клиентов именовали прихожанами. А женщины там были не обыкновенными шлюхами, а гетерами, достойными общения с аристократами Древней Греции. Их покои ничем не напоминали мерзостные каморки соседних борделей — они подражали в своем убранстве и пышности комнатам в дворцах наслаждений легендарной Помпеи.
Те, кто отведал неподражаемых ласк обитательниц Монастыря Священной корзины, никогда больше не могли испытать подобного наслаждения с другими женщинами. Никто лучше Почитательниц не знал секретов мужской анатомии, не знал, как обходиться с мужским телом так, чтобы каждый участок кожи превратился в территорию небывалого блаженства. Эти женщины были лучшими знатоками мужского характера, в центре которого всегда стояло самолюбие; они умели произнести необходимые слова в нужный момент, разжигая в мужчинах искру тщеславия: ничто так не распаляло похотливый и грубый характер мужчины, как лесть насчет его сексуальной мощи, преувеличенно пылкий стон или представление с экстатическим полнокровным оргазмом, исполненным вздохов, завываний и крика.
Мужчины, побывавшие в альковах самого дорогого в Майнце публичного дома, уже не могли удержаться от искушения снова и снова сюда возвращаться. Были такие, кто разорился, оставив в этих стенах все свое состояние. Прихожане конгрегации действительно почитали умение здешних шлюх-перешлюх. И дело было не просто в плотском соитии: то был опыт, который, зарождаясь в самых низменных инстинктах, достигал высочайших, боготворящих вершин. Как бы парадоксально это ни выглядело, мужчины, посещавшие лупанарий, выходили на улицу, вовсе не сознавая себя омерзительными грешниками, — наоборот, они уходили в уверенности, что исполнили высокую религиозную миссию. Да так оно и было. Всякий раз, когда клиент попадал в объятия Почитательницы Священной корзины, он, сам того не сознавая, превращался в важнейшую составляющую древнего священного ритуала. Ни о чем не догадываясь, многочисленные прихожане этого странного Монастыря представляли собой идеальные искупительные жертвы тайных обрядов, посвященных богине Иштар. Их наслаждение оплачивалось не только звонкой монетой: когда они вверяли женщинам свое тело и душу, их приносили в жертву на алтарь самой сладострастной из всех богинь; вкушая ни с чем не сравнимое блаженство с Ульвой и ее дочерьми, они обращались жертвами в тысячелетней скинии вавилонской богини.
