Книга XV. 1773-1774 - [109]

«Императрица очень огорчена, — отвечал Панин, — что не может согласить образ своих мыслей и желания ускорить мир предложениями лондонского двора. Императрица убеждена, что меры, предлагаемые ей лондонским двором, вместо ускорения мира произведут действие, совершенно противоположное. Что касается союзного договора, то императрица убеждена, что от справедливости короля не скроется, что и заключение оборонительного договора вовсе не идет ко времени действительной войны, и особенно настоящей войны, причина которой всегда исключалась из союзов между Россиею и Англиею, не касаясь их европейских владений».

Для России очень важно было предотвратить войну между Англиею и Нидерландами, почему петербургский двор и предложил лондонскому свое посредничество, но предложение не было принято. По этому случаю Симолин получил рескрипт: «Чем большее доброжелательство старались мы постоянно оказывать к делам и истинным интересам короля и народа великобританского, тем прискорбнее было нам узнать из ваших донесений о решительном отказе королевском в принятии особенного нашего посредства в новой войне Англии с Республикою Соединенных Нидерландцев. Междоусобную войну обеих морских держав считаем мы крайне вредною для всей Европы вообще и для России и для них самих в особенности, потому что война их может вконец и навсегда разрушить существовавшую между ними политическую связь, которая одна обуздывала превосходные на твердой земле силы бурбонского дома; Республика Голландская может потерями своими и ненавистью за них к Англии быть поставлена в необходимость предать себя в руки версальскому двору и привязаться надолго к его системе. Русская торговля, до сих пор большею частью на чужих судах происходящая, подвергается неизвестности и стеснению». Ввиду таких вредных последствий от войны Англии с Голландиею Симолину было предписано продолжать свои представления о необходимости мира. В этих представлениях должны были его поддерживать посланники шведский и датский.

В начале года шведский посланник в Петербурге Нолькен получил от русского министерства ноту: ее и. в-ство, усматривая, что плавание по Северному морю, в краях, ограниченных русскими, датскими и шведскими берегами, требует непосредственного покровительства с ее стороны, равно как со стороны Дании и Швеции, тем более что прошлого года американский корсар взял или уничтожил много кораблей, плывших в Архангельск или из этого города, тревожа таким образом торговлю, для которой эта часть моря исключительно назначена природою, решилась следующею весною приказать выслать в эти моря к Северному мысу эскадру своих линейных кораблей и фрегатов, которые должны защищать торговлю и мореплавание, удаляя всякого корсара, какой бы нации он ни был. Нолькен отвечал, что король его желал бы, чтоб императрица дала этому покровительству более широкие размеры, тем более что самые сильные притеснения шведский флаг терпит не столько у берегов своего королевства, сколько на других различных морях европейских, где шведские купцы торгуют под покровительством договоров и народного права. Нолькен имел поручение от своего двора согласиться с русским министерством насчет декларации, которую Россия и Швеция должны подать воюющим державам, чтоб этим подтвердить полное согласие, царствующее между государями России и Швеции. Доверие короля к императрице так велико, что он не может скрыть своих справедливых жалоб на лондонский двор и на английских арматоров, стесняющих торговлю нейтральных держав вопреки договорам. Король надеется, что императрица поддержит шведские представления при лондонском дворе.

Густав III предлагал по этому поводу заключить договор между Россиею и Швециею, но Екатерина уклонилась от договора, выставляя на вид, что его заключение непременно возбудит сильное внимание как в Англии, так и во Франции; она пригласила шведского короля охранять свои берега эскадрою, равною по числу судов с русскою, так чтоб обе эскадры составляли цепь, содействуя в случае нужды друг другу в охранении всех иностранных судов без исключения. Король велел назначить для этой цели десять линейных кораблей и четыре фрегата.

Датский двор отнесся к русскому в самом начале года, что шведский двор настаивает на заключении с ним конвенции относительно взаимного вооружения морских сил. В Копенгагене решили дожидаться мнения петербургского двора; но гр. Бернсторф в разговоре с русским поверенным в делах Чекалевским высказался, что такая конвенция между Россиею, Даниею и Швециею в настоящих обстоятельствах может принести большую пользу, заставить еще больше уважать их флаг и даст полную безопасность их торговле. И датскому двору из Петербурга был такой же ответ, как и шведскому относительно конвенции, и такое же предложение вооружить эскадру для провожания торговых судов на северных морях; приглашение было принято.

1780

В самом начале 1780 года во французской, венской газете напечатано было известие, что греческие купцы, приехавшие из Татарии (Крыма), рассказывают о построении в Херсоне пяти новых больших кораблей; русские говорят, что это купеческие корабли, но знатоки утверждают, что для обращения их в военные стоит только их вооружить и посадить на них войско. Рейс-эфенди при свидании с секретарем русского посольства Пизани в марте месяце прочел ему это газетное известие и спросил, правда ли это, «По силе трактата, — продолжал рейс-эфенди, — не позволено русским кораблям такой величины плавать по Черному морю, которое принадлежит Порте». Когда Пизани передал эти слова Стахиеву, тот на другой же день отправил его к рейс-эфенди с ответом, что ни от двора, ни из Херсона он не получал никаких известий о строении кораблей, но он думает, что это те самые суда, которые нужда заставила строить вследствие минувших сомнительных обстоятельств между Россиею и Портою, надобно же их достроить! Величина торговых кораблей однажды навсегда определена в последней конвенции, и потому Порта может быть покойна, что условие точно будет наблюдаемо, и может жаловаться только в случае действительной неустойки. Злое внушение, что для превращения этих кораблей в военные недостает только пушек и войска, напрасно тревожит Порту, ибо на этом основании можно всякую лодку считать военным кораблем. Наконец, хотя бы строящиеся корабли и действительно были военные, то они, как и турецкие, сгниют без употребления в своей гавани, если Порта постоянно будет сохранять мир; а Россия с своей стороны, конечно, никогда не подаст повода к его нарушению. Рейс-эфенди, казалось, доволен был ответом. Получив донесение Стахиева об этих разговорах, Екатерина написала собственноручно: «Ответ на сие не труден: миролюбие российской императрицы всему свету известно, строить же в своих пределах никому запретить неможно, что к Стахиеву написать для поставления единожды навсегда в заграде от всяких нынешних и будущих интриг. В начале прошедшей войны Россия не имела ни единой лодки на Черном море, а при заключении мира с лишком шестидесят разных судов на той воде имела, чрез что доказывается, что строение или построение морских судов во время мира есть дело равнодушию принадлежащее, ибо в мире опасности нету, а в военный случай большая держава всегда способы сыщет. На новизны же рейс-эфенди ответ готовый, нам тоже и об них сказывают, но мы, любя мир и зная такое же расположение и в Порте, нимало тому веры не даем. О моем свидании с императором написать истину и изъяснить всю невинность того свидания».