Книга XV. 1773-1774 - [108]

В сентябре Вержень говорил Борятинскому: «Ваше свободное мореплавание из Черного моря в Средиземное может быть полезно и для непосредственной торговли между Россиею и Франциею. Вы не можете себе представить, как бы много мы взаимно выиграли при непосредственной торговле от одного только перевоза, за который мы переплачиваем англичанам и голландцам. Первые годы мы несколько бы и потеряли, потому что не имеем у вас такого твердого фундамента в конторах; но если бы мы были уверены, что вы с нами заключите торговый договор на равных условиях с английским, то надеюсь и даже могу отвечать, что многие здешние самые знатные капиталисты заведут у вас конторы и в то же время восстановят прямой курс деньгам между Парижем, Петербургом и другими торговыми городами обоих государств. Россия в торговле должна держаться одного из двух планов: или производить ее с теми державами, с которыми заключены торговые договоры, или со всею вселенною без малейших политических обязательств. В первом случае надобно иметь обязательства не с одною державою исключительно, но со многими или по крайней мере с такими двумя, которые между собою в соперничестве по интересам и географическому положению и которые имеют равную нужду в одних товарах, отчего вы будете продавать их несравненно дороже, ибо одна держава у другой будет перекупать, особливо в военное время. Во втором же случае надобно, чтоб ваши гавани были отворены во всякое время для всех народов в мире и чтоб законы, права и пошлины были без исключения для всех равны».

Известный Димсдаль написал императрице, что назначенная ему пенсия доставляется ему очень беспорядочно, деньги, ему присланные, русское посольство в Лондоне издерживает на свои нужды, священник посольства, отец Самборский, занял у него же, Димсдаля, 250 фунтов для русских студентов в Англии, терпящих крайнюю нужду. Вследствие этого письма гр. Мусин-Пушкин получил рескрипт: «С крайним неудовольствием известились мы от нашего лейб-медика барона Димсдаля, что он за два года не получал определенной ему от нас пенсии, хотя она к вам за все минувшие годы давно уже с излишеством доставлена была. Таковое удержание или обращение в собственную пользу денег, имеющих свое особливое и точное назначение, возбуждает в нас справедливое удивление». Следствием этого удивления было перемещение Мусина-Пушкина из Лондона в Стокгольм, а Симолина — обратно из Стокгольма в Лондон (в половине июля), В инструкции Симолина прямо говорилось, что теперь при заботливом состоянии Англии, находящейся в войне с американскими колониями, Франциею и Испаниею, не может и существовать вопроса о союзе с нею. «Вам известно, — говорилось в инструкции, — что мы с некоторого времени обязаны благодарностью Франции за добрые услуги при Оттоманской Порте для окончательного уничтожения распрей, продолжавшихся от самого почти заключения Кучук-Кайнарджийского мира; не менее обязаны мы Франции за готовность и доверие, с какими она посредничала вместе с нами при разбирательстве распрей по поводу баварского наследства. Таким политическим сближением с нами Франция отворила дверь к дружеским сношениям с Россиею и восстановлению доброго согласия, продолжение которых будет для нас, конечно, очень приятно и для дел наших полезно». Поэтому Симолину предписывалось, не нарушая нисколько дружественных отношений в Англии, которой интересы существенно сходны с русскими относительно сохранения покоя на Севере и выгодных торговых связей, не показывать, однако, ни малейшего пристрастия к Англии в предосуждение Франции, а изъявлять при всяком случае желание видеть как можно скорее окончание настоящей войны между Англиею, Франциею и. Испаниею.

В Петербурге думали, что теперь вопрос о союзе с Англией не может существовать, но в Лондоне думали иначе; и новый английский посланник Гаррис предложил Панину заключение оборонительного союза безо всякого ограничения, т.е. со включением и Турции в случае союза. В записке, пересланной 26 ноября, Гаррис говорил: «Из поведения наших врагов мы с бесконечным прискорбием видим, что нет никакой надежды к достижению столь желанного нами мира: обширность их вооружений, смелость предприятий, особенно коварные средства, употребляемые ими, чтоб повредить нам во мнении различных дворов, обнаруживают решительное намерение осуществить свои обширные планы, обнаруживают честолюбие безмерное, которое должно обратить на себя внимание каждого государя, желающего сохранить свою независимость. Мы уже употребили невероятные усилия; быть может, мы в состоянии употребить еще более чрезвычайные; но сомнительно, чтоб в одиночестве, без подпоры, без союзника мы могли бы сопротивляться страшной силе, соединенной против нас. Одна императрица может предписать ей закон: великое имя, которым она пользуется в Европе, могущество ее империи, перевес в общей системе, который она приобрела и который так умеет поддержать, доставляют ей силу, принадлежащую ей исключительно. Если бы она в своей мудрости нашла средства доставить нам мир, то мы поспешили бы отдать ей в руки наши интересы. Но если бы наши враги отказались от всяких благоразумных предложений, то мы смеем надеяться, что ее и. в-ство примет тон более решительный, употребит данную ей богом силу, что посредством представлений твердых и решительных не остановит войну, грозящую разрушением европейской свободе. Я предлагаю новый проект союзного договора, заключить который имею полномочие. Правда, что Великобритания получит первая выгоды от этого договора, но Россия получит не меньшие впоследствии».