Книга всех вещей - [21]

Теперь госпожа ван Амерсфорт достала до руки отца над плечом тети Магды.

— Жарко тут, да? — Отпустив его руку, она воскликнула: — Может, окно открыть?

— Хорошая мысль! — крикнула ей в ответ Элиза. Она ловко вскочила на свою кожаную ногу и толкнула окно вверх. В доме повеяло свежим ветром.

И тут в дверном проеме появилась мама. Ее платье развевалось, как флаг, из-за того, что и окно, и входная дверь были открыты.

— Здравствуйте все, — сказала она. Все посмотрели на нее, и гвалт затих. Платье было светло-желтое, почти белое, сверху узкое, а снизу широкое.

Мама слегка подкрасила губы и распустила волосы.

Томас никогда еще не видел ее такой красивой. Он посмотрел, видит ли это отец. Отец видел. Его лицо было таким же красным, как цветочки на платье тети Магды.

— У всех есть кофе? — спросила мама.

Тут снова поднялся гвалт. Томас не мог представить, что когда-нибудь в этом читальном клубе станет тихо.

10.

Все пирожные были съедены. Весь кофе и лимонад выпит. Тетя Беатрикс угостила отца сигарой и закурила сама. И тут наступил великий момент.

Началась программа.

Пункт первый: Томас Клоппер читает стихотворение Анни Шмидт.

Томас встал. Стихотворение начиналось с учителя ван Зутена, мывшего ноги в аквариуме. Томас знал его наизусть целиком.

Когда он закончил, раздались громкие аплодисменты.

Пожилая дама с зубами спросила:

— Чем ты хочешь заниматься, когда вырастешь, Томас?

И Томас ответил:

— Быть счастливым. Я хочу стать счастливым.

Всем понравилась эта идея.

Но тут вдруг отец сказал:

— Отвечай нормально, Томас. Кем ты хочешь стать?

«Я хотел стать просто счастливым и больше ничего», — написал Томас в "Книге всех вещей". — Я обшарил всю голову в поисках нормального ответа, но так ничего и не нашел».

— Счастливы только слабаки и бездельники, — сказал отец. — Жизнь — это борьба.

Все тетушки и все подруги госпожи ван Амерсфорт вытаращились на него, как будто он испортил воздух.

А мама нервно накручивала волосы на палец.

Томас сел на место и стал рассматривать свои ботинки. Элиза взяла его за руку своей здоровой рукой.

— Вам приходилось много бороться? — спросила дама с зубами. — Вы участвовали в Сопротивлении? Вы герой? Вы защищаете от сурового мира жену и детей? Встаете на защиту слабых? Заступаетесь за животных?

Отец в замешательстве смотрел на ее зубы.

— Ну... — начал он.

— Второй пункт программы, — объявила госпожа ван Амерсфорт. — Музыка из патефона.

Она покрутила ручку.

— Пластинка Элизы, — добавила она.

Комнату наполнила музыка, какой Томас никогда раньше не слышал. Наперебой дудели всевозможные дудки и стучали барабаны. Поначалу он не очень понимал, что к чему. Но потом одна звонкая труба возглавила все остальные дудки. Труба пела и хихикала, как пляшущий вприпрыжку ангел. Трудно было удержать ноги, так они хотели пуститься в пляс.

— Луи Армстронг, — объявила тетя Беатрикс, сверкая золотым зубом.

— Эгей! — воскликнула тетя Магда. Она подняла руки вверх и стала трясти верхней половиной тела. Цветочки на ее платье заплясали, как лодочки на волнах.

Госпожа ван Амерсфорт встала и передала Томасу конверт от пластинки. На нем чернокожий мужчина прижимал к губам блестящую трубу.

— Негр, — удивился Томас. Потому что он думал, что негры живут на десятицентовые монетки, которые каждую неделю собирают для миссионеров в школе. А игрой на трубе не зарабатывают. — Я никогда не видел настоящего негра, — признался он.

— Мы многого на свете еще не видели, — сказала Элиза. — Я, например, никогда не видела настоящего «роллс-ройса».

— Какая удивительная музыка! — воскликнула тетя Пия. Над верхней губой у нее остались взбитые сливки. — У меня прямо мурашки по коже!

— Где? Где? — оживились пожилые дамы.

— Везде! — ответила тетя Пия. Она провела рукой по блузке и брюкам.

Когда музыка закончилась, отец встал.

— Мне надо еще поработать, — сказал он. Он протиснулся между стульями к двери. Томас надеялся, что он уйдет к себе в боковую комнатку молча. Но у двери отец обернулся. — К тому же мне не хочется слушать языческую музыку негров, — добавил он. — И бессмысленные стишки.

— Та-ла-ла, та-ла-ла, та-ла-ли-лу-ла, — пропела Марго.

Отец посмотрел на нее.

Марго прекратила петь. И встретила его взгляд.

Она смотрела не зло, не ласково, она просто смотрела. Ее лицо не выражало ничего.

Потом Томас увидел, что ее глаза заблестели, как зеркала. Отец посмотрел в эти зеркала и увидел в них себя. Никто не знал, что он там видит, потому что Марго смотрела только на него. Он стоял перед ней один.

«Марго перестала бояться, — написал Томас в "Книге всех вещей", — и у меня на глазах превратилась в ведьму».

Тетушки и пожилые дамы принялись радостно переговариваться, как будто такие превращения — самое обычное дело. На отца больше никто не обращал внимания.

— Третий пункт программы! — объявила госпожа ван Амерсфорт. — Томас прочитает еще одно стихотворение Анни Шмидт.

А отец все стоял. Он беспомощно смотрел в глаза Марго. Томас видел, что отец ее любит. И его. И маму.

Он видел, что отец хочет остаться, но в то же время хочет уйти.

Отец боялся радости. Особенно он боялся насмешек.

Он боялся, что кто-нибудь скажет, что человек происходит от обезьяны. Или что земля намного старше, чем четыре тысячи лет. Или спросит, где Ной взял белых медведей. Или будет сквернословить. Всего этого отец боялся до смерти.