Книга воздуха и теней - [168]

— Да, ее тут нет. Но я хочу сказать вам вот что: насчет меня вы ошибаетесь. Не в смысле характера и сравнения с Уильямом Хертом, а насчет того, что я здесь делаю. Это не смутное отчаяние. Это часть некоего замысла.

— Да, я как раз и собирался сказать…

— Нет, не киношный замысел. План, проект, манипуляция… называйте, как хотите. В результате плохие парни получат то, чего заслуживают.

— И что же это? В смысле, в чем замысел?

— Его я вам рассказывать не стану, — ответил Мишкин. — Его я открою тем, кто явится сюда.

— Джейк, это же известнейший прием. Искупление через насилие, да?

— Надеюсь. Вы обеспокоены?

— Ни в малейшей степени. Джону Кьюсаку удалось сбежать, и девушка досталась ему, а что будет с вами, неизвестно. Крозетти широко зевнул. — Черт! Это все очень интересно, но я просто с ног валюсь. Еще пара часов до рассвета, и мне нужно немного поспать. К тому же у вас тоже усталый вид.

— Со мной все в порядке, — сказал Мишкин. — Здесь наверху кроватей в изобилии, все застелены, и теплых одеял полным-полно. Чувствуйте себя как дома.

Он нашел спальню с видом на озеро, скинул ботинки, забрался под одеяло и мгновенно уснул; проснулся от кашляющего рева мощного мотора. Он встал с постели, протер глаза и подошел к окну. Кто-то не слишком ловко пытался причалить двадцатифутовый катер. У катера был брезентовый верх и пластиковые ветровые стекла, но Крозетти подумал, что внутри такого судна, предназначенного для летних прогулок, сейчас очень холодно. Снег прекратился, небо стало жемчужно-прозрачным, и ветер с востока взбивал мелкие белые барашки волн. Неумелый лодочник пытался подвести судно с западной стороны причала, и ветер, естественно, отталкивал его. Высокий корпус действовал как парус, человек без толку крутил штурвал, пытался прибавить газу, а судно носом билось о причал и отскакивало. Следовало просто отойти назад, обогнуть причал и зайти с другой стороны, где ветер сам прибил бы судно к перилам. Крозетти знал это, поскольку в детстве каждое лето проводил в заливе Овечья Голова — вместе с родителями, сестрами, многочисленными кузенами и кузинами. Они набивались в двадцатифутовый наемный катер, как сельди в бочку.

Из каюты вышел человек в черной кожаной куртке и городских туфлях, пошел вперед, поскользнулся на влажном фибергласе и растянулся, когда судно ударилось о причал в шестой раз. Крозетти решил, что это дурацкое шоу будет продолжаться еще долго, сходил в ванную, надел ботинки, сделал короткий звонок по сотовому и спустился на кухню. Мишкин пил кофе.

— Они здесь, — сказал Крозетти, наливая себе чашку. — Это что, тосты?

— Да. Дочь приучила меня, когда была маленькой. Возьмите парочку.

— Спасибо. — Крозетти вставил две штуки в тостер. — Еще не причалили?

Кухонное окно выходило не на нужную сторону, но под определенным углом опору причала разглядеть было можно. Мишкин посмотрел сквозь кисейную занавеску и сказал:

— Уже скоро. Они закрепили нос и теперь пытаются развернуться кормой.

— Видимо, бандиты они более успешные, чем лодочники.

— Ох, да! В Нью-Йорке на меня нападали довольно посредственные гангстеры, но они не были людьми Шванова. Спорю, он привел сюда свою лучшую команду. Ну… вы по-прежнему думаете, что это кино?

— Нет, мне делается страшно, по правде говоря.

— Вы можете уйти. Никто не ожидает застать вас здесь.

— Однако есть Ролли.

— И правда. Ну, и ваш последний киносовет?..

— Каким бы ни был ваш план, он имеет изъян, — ответил Крозетти.

— Потому что…

— Потому что вы не можете предусмотреть все. И второй совет: на последних шести минутах нужно все перевернуть с ног на голову, чтобы поддержать напряжение.

— Ну, по крайней мере, нам не придется драться врукопашную на заброшенной фабрике. Ладно, пойду поприветствую гостей.

Мишкин покинул кухню, и Крозетти подошел к окну. Как раз в этот миг рев двигателя смолк. Судно пришвартовали, и пассажиры начали сходить на берег: высокий мужчина в кожаной куртке, тот самый, что упал на палубе; второй мужчина — среднего роста, в верблюжьем пальто и меховой шапке (назовем его Босс); третий, тоже в черной кожанке, вел двоих детей, мальчика и девочку (Опекун, мысленно назвал его Крозетти); женщина в белой парке с капюшоном, накинутым на голову; мужчина в шикарном плаще, твидовой кепке и полосатом шерстяном шарфе, прикрывающем нижнюю часть лица; и, наконец, еще один парень в черной коже — правда, на этот раз в пальто, доходящем до колен. Крозетти прошел в гостиную. Мишкин развел в камине сильный огонь, наполнив комнату запахом горящей смолы, и помешивал угли. Роковой конверт лежал на столе, но компьютер исчез.

Дверь распахнулась, и два бандюгана ворвались в дом — высокий и тот, что в длинном пальто, с бледным уродливым лицом. Потом явился, как понял Крозетти, знаменитый Шванов. Он что-то сказал по-русски своим парням, и они тут же схватили Мишкина, повалили его на пол и принялись пинать ногами. Пока это продолжалось, вошли остальные, подгоняемые Опекуном.

Крозетти одновременно отметил множество вещей. Во-первых, Мишкин не сопротивлялся, хотя Крозетти собственными глазами видел, как в Лондоне он швырнул крупного мужчину, словно детскую «летающую тарелку». Затем — дети: Имоджен выглядела очень сердитой, она сразу кинулась на помощь отцу, но Опекун схватил ее; с Нико явно что-то было не так — голова опущена под неестественным углом, руки беспрерывно движутся, совершая мелкие бессмысленные движения. Казалось, он тихо напевает или разговаривает сам с собой, и от него пахло рвотой, следы которой испачкали перед его парки. И, наконец, женщина. Она вошла в комнату и откинула капюшон, открыв не очень чистые черные волосы до плеч и лицо, — при виде того, что проделывали с Мишкиным, на нем возникло выражение ужаса. Человек в плаще тоже смотрел на экзекуцию, но отнюдь не с ужасом, а с нездоровой зачарованностью или, возможно, с удовлетворением.