Книга воздуха и теней - [16]

Продолжаю рассказ. Как я уже сказал, профессор Булстроуд вручил мне толстый конверт, обвязанный тесьмой. Я поинтересовался, что в нем, и он ответил: это рукопись, датированная 1642 годом. Это и есть Труд, спросил я? Нет, отнюдь. Это лишь доказательство того, что Труд существует, — длинное скучное письмо некоего Брейсгедла. Но оно имеет ценность само по себе? Не то чтобы… сугубо научную, сказал он. И снова повторил, с нотками еще большей нервозности в голосе, что настаивает на абсолютной секретности всей информации из этого конверта. Для того он сюда и пришел. Я заверил его, что рукопись будет в надежном, безопасном, недоступном для посторонних глаз месте. Он явно расслабился, услышав мои заверения; я позвонил мисс Малдонадо и попросил подготовить стандартный договор и расписку о получении предварительного гонорара.

Пока она этим занималась, я попытался занять профессора Булстроуда легкой беседой. Ничего не получилось. Он не сводил взгляда со своего конверта, словно там была бомба, и, похоже, едва мог дождаться момента, когда отойдет подальше от этой опасности. В конце концов я спросил, сделал ли он копию документа в конверте. Он ответил, что нет, из тех же соображений безопасности, и заставил меня торжественно поклясться, что я этого тоже не сделаю. Тут я начал терять терпение. Я сказал, что подобная таинственность приносит определенные неудобства. Человек нанимает юриста для того, чтобы иметь возможность говорить с кем-то конфиденциально, а профессор явно этого делать не собирается — следовательно, цель его визита не достигнута. Что и мешает мне выступать в качестве его представителя. Опыт подсказывает нам, добавил я, что люди ведут себя таким образом, когда оказываются втянутыми в сомнительные дела. Может, будет лучше для всех, если он заберет назад свой чек? Никаких обид.

От моего замечания его снова бросило в пот, к лицу прилила кровь. Он заверил меня, что в его планы, конечно, не входит нагнетание таинственности и в его ситуации нет ни тени незаконного или сомнительного. Однако в академических кругах, если речь идет об уникальных предметах, сдержанность — дело обычное. Он попросил прощения, если ненароком обидел меня. Тут вернулась мисс Малдонадо и положила на мой стол договор. Я к нему не притронулся. Она вышла. Я сказал: возможно, мы не с того начали. Я хочу, чтобы он доверял мне. Он ответил, что доверяет. Тогда я предложил начать сызнова: кто такой Брейсгедл, что в конверте и о каком Труде идет речь?

Вот что он мне рассказал. Он наткнулся на рукопись в процессе исследования общих тенденций философии эпохи Ренессанса. Рукопись состоит из двадцати шести страниц инфолио, густо исписанных, и датируется 1642 годом. Ричард Брейсгедл был совершенно обычным человеком: солдат, умерший вскоре после сражения под Эджхиллом во время гражданской войны в Англии. Большая часть написанного не представляет никакого интереса, однако есть указания на то, что Брейсгедла наняли для перевозки имущества некоего дворянина по имени лорд Данбертон. И Брейсгедл, и Данбертон участвовали в войне на стороне парламента, а поместье Данбертона находилось на территории, которую контролировали — или вот-вот должны были взять под контроль — роялисты. Опасаясь конфискации ценностей и документов, он поручил Брейсгедлу перевезти их, в том числе и библиотеку с редчайшими книгами, в лондонский дом. Однако случилось так, что роялисты двинули войска на Лондон, преградив Брейсгедлу дорогу. Тот зарыл сокровища и послал Данбертону письмо с указанием, где оно лежит.

Зарытое сокровище, сказал я, это как-то неопределенно. И при чем тут интеллектуальная собственность? Библиотека, ответил он, библиотека.

Я спросил, знает ли он, что в этой библиотеке.

Вместо ответа он спросил, знаю ли я, что такое «Кодекс Лейчестера». Как ни странно, я знал. Сейчас специалистам по делам интеллектуальной собственности все чаще приходится сталкиваться с оцифровкой книг, рукописей, иллюстраций и подтверждением связанных с ними прав. Мистер Уильям Гейтс, компьютерный миллиардер, — главный игрок на этом поле, и юристы по ИС стараются быть в курсе его деяний. Мне известно, сказал я Булстроуду, что лет десять назад Гейтс приобрел одну из записных книжек Леонардо, называемую «Кодексом Лейчестера», за тридцать миллионов долларов.

И тут Булстроуд выпалил: у Данбертона была рукопись Шекспира. Представляю ли я, спросил он, сколько такая вещь стоит? Всякая сдержанность исчезла, в глазах профессора засияли странные огоньки.

Эти глаза к тому же начинали выходить из орбит, и я добродушно кивнул и сказал, что стоит она, надо полагать, немало. Я уже ощущал первые признаки тягостного чувства, которое я всегда испытываю в присутствии маньяка. Печально, но это чувство мне хорошо знакомо, поскольку мы, юристы ИС, часто сталкиваемся с безумием. Ни один продукт шоу-бизнеса, ни одна завоевавшая мировое признание диета, ни одно потенциально прибыльное создание человеческого воображения не обходится без прилипшей стаи жалких помешанных, сжимающих грязные папки с документальными доказательствами того, что эта мысль пришла им в голову первым. И они слышать не хотят, что никто не может предъявить авторские права на идею, на концепцию. Они не желают знать, что идеи подобны воде, воздуху или углероду, что они доступны всем, а авторские права защищают другое: определенный набор слов, музыкальных нот или химических соединений. Признаюсь, до сих пор мне не приходилось иметь дело с помешательством на каком-то секретном документе, — но вот оно во плоти передо мной. Оставалось надеяться, что чек несчастного не фальшивый.