Книга воспоминаний о Пушкине - [60]
В другой раз в Смоленске, под‘ехав на извозчике к одному знакомому дому, Глинка слез с дрожек, снял с себя сюртук, который был надет поверх фрака, положил на экипаж и пошёл по лестнице. Когда он вышел из дому, ни сюртука, ни извозчика не было. Он отправился в полицию, чтобы об‘явить о пропаже. «Извольте, говорят ему, взять в казначействе гербовой лист в 50 к., и мы напишем об‘явление». — Как, у меня украли, да я ещё и деньги должен платить? возразил Глинка и прямо отсюда пошёл на биржу, где стоят извозчики; посмотрел — вора не было. «Послушайте, братцы, сказал он им; вот что со мною случилось, вот приметы вашего товарища, найдите мой сюртук; я живу там-то, зовут меня Сергей Николаевич Глинка». — Знаем, знаем, батюшка! закричали извозчики. На другой день сюртук был найден и вор приведён. Глинка сделал приличное наставление виновному, надел сюртук и отправился в полицию. «Извольте видеть, сказал он с довольным видом: полтины не платил, просьбы не писал, а сюртук на мне; а я не полицмейстер!»
После того он скоро уехал из нашей стороны, но иногда писал ко мне. Последнее его письмо оканчивалось этими стихами:
Под конец жизни Сергей Николаевич ослеп и умер в преклонных летах.
19. В. Науменков. «По поводу двух эпиграмм Пушкина на Ф. Булгарина».
Сообщение известного учёного Мих. Алдр. Максимовича (1804—1873) о соавторстве Пушкина в эпиграмме Баратынского, приводимое в заметке В. Науменкова «По поводу двух эпиграмм Пушкина на Ф. Булгарина»[467] («Вестник Европы», 1887 г, кн. 5, стр. 408—410), весьма любопытно. Это не единственный случай совместного авторства с Баратынским. В 1827 г. Пушкин с ним сочинил эпиграмму на кн. Шаликова «Князь Шаликов газетчик наш печальный».
Бесспорно, — не составляет ничего существенного для главного дела вопрос: правильно или неправильно приписываются совсем сравнительно ничтожные, и по об‘ёму, и по содержанию, произведения такому писателю, слава которого сложилась на основании многих капитальных его творений, но музе которого, как известно, не чуждо было творчество и в другой области поэзии, к которой относятся эти литературные мелочи. Хотя всё это и так, однако уже одно имя великого поэта требует самого тщательного исследования, до мелочей, всего, что относится к нему. В виду появившихся уже и появляющихся чуть не с каждым днём новых изданий полного собрания сочинений Пушкина, а также в виду некоторых новых данных, имеющихся у меня под руками, считаю уместным вновь затронуть вопрос о двух мелких произведениях, приписывавшихся нашему великому поэту и дававших не раз повод сомневаться в том, кто был истинный автор их.
В «Деннице», альманахе на 1831 г., издававшемся М. Максимовичем[468] в Москве, были помещены две эпиграммы, пущенные по адресу Булгарина. Одна из них:
Другая:
Обе эти эпиграммы приписывались, почти безусловно, Пушкину; по крайней мере в прежних изданиях его сочинений они постоянно помещались, при чём — в некоторых — с оговорками. Так, в издании 1857 г. при второй из них в примечании было сказано, что она приписывается и Баратынскому, но всего вероятнее, что мысль эпиграммы принадлежит обоим авторам (т. 7-й, стр. 107); в издании 1880 г. под редакцией г. Ефремова, сказано почти то же, а именно, что обе они приписываются и Баратынскому, но, может быть, написаны сообща (т. 2, стр. 439). Просматривая теперь новые издания, мы в одних встречаемся с ними, как, например, в издании В. Комарова, под редакцией г. Ефремова (т. 2, стр. 324), в других — нет, напр., в издании «Общества для пособия нуждающимся литераторам и учёным», под редакцией г. Морозова; причём в этом последнем сказано: «Баратынского же, а не Пушкина следует считать и автором эпиграмм: „Не то беда, Авдей Флюгарин“ и „Поверьте мне — Фиглярин моралист“» (т. 2-й стр. 91-я). Обращаемся, наконец, к Puschkinan'e известного нашего труженика по библиографии — там находим обе эти эпиграммы в числе сочинений Пушкина (стр. 114-я, №№ 1838 и 1839).
Разбирая теперь рукописи покойного М. А. Максимовича, я нашёл листок с библиографическими заметками писанный его рукою в конце 1857 года; этот листок даёт возможность точно разрешить указанное сомнение, так как Максимович там положительно определяет, кто авторы этих эпиграмм, и приводит некоторые частности, не оставляющие никаких дальнейших сомнений. Привожу подлинные слова г. Максимовича из этих заметок:
«На 107-й странице седьмого тома сочинений Пушкина (говорится об издании г. Анненкова 1855—57 гг.) помещены две эпиграммы, которые были напечатаны в „Деннице“ на 1831 год. К одной из них сделано примечание, что она „приписывается и Баратынскому, но всего вероятнее, что мысль эпиграммы принадлежит обоим авторам“. Как издатель „Денницы“, я скажу с достоверностью, что Пушкину принадлежит только одна из тех двух эпиграмм („Не то беда, Авдей Флюгарин“). Другая подлежит исключению из сочинений Пушкина: её сочинил Баратынский ещё до приезда Пушкина в Москву и написал её мне своеручно в таком виде:
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.