Книга воспоминаний о Пушкине - [60]

Шрифт
Интервал

В другой раз в Смоленске, под‘ехав на извозчике к одному знакомому дому, Глинка слез с дрожек, снял с себя сюртук, который был надет поверх фрака, положил на экипаж и пошёл по лестнице. Когда он вышел из дому, ни сюртука, ни извозчика не было. Он отправился в полицию, чтобы об‘явить о пропаже. «Извольте, говорят ему, взять в казначействе гербовой лист в 50 к., и мы напишем об‘явление». — Как, у меня украли, да я ещё и деньги должен платить? возразил Глинка и прямо отсюда пошёл на биржу, где стоят извозчики; посмотрел — вора не было. «Послушайте, братцы, сказал он им; вот что со мною случилось, вот приметы вашего товарища, найдите мой сюртук; я живу там-то, зовут меня Сергей Николаевич Глинка». — Знаем, знаем, батюшка! закричали извозчики. На другой день сюртук был найден и вор приведён. Глинка сделал приличное наставление виновному, надел сюртук и отправился в полицию. «Извольте видеть, сказал он с довольным видом: полтины не платил, просьбы не писал, а сюртук на мне; а я не полицмейстер!»

После того он скоро уехал из нашей стороны, но иногда писал ко мне. Последнее его письмо оканчивалось этими стихами:

Да охраняет провиденье
Любовь и дружбу твоих дней,
В моей судьбе мне утешенье
Счастливый быт моих друзей.

Под конец жизни Сергей Николаевич ослеп и умер в преклонных летах.

19. В. Науменков. «По поводу двух эпиграмм Пушкина на Ф. Булгарина».

Сообщение известного учёного Мих. Алдр. Максимовича (1804—1873) о соавторстве Пушкина в эпиграмме Баратынского, приводимое в заметке В. Науменкова «По поводу двух эпиграмм Пушкина на Ф. Булгарина»[467] («Вестник Европы», 1887 г, кн. 5, стр. 408—410), весьма любопытно. Это не единственный случай совместного авторства с Баратынским. В 1827 г. Пушкин с ним сочинил эпиграмму на кн. Шаликова «Князь Шаликов газетчик наш печальный».

>_______

Бесспорно, — не составляет ничего существенного для главного дела вопрос: правильно или неправильно приписываются совсем сравнительно ничтожные, и по об‘ёму, и по содержанию, произведения такому писателю, слава которого сложилась на основании многих капитальных его творений, но музе которого, как известно, не чуждо было творчество и в другой области поэзии, к которой относятся эти литературные мелочи. Хотя всё это и так, однако уже одно имя великого поэта требует самого тщательного исследования, до мелочей, всего, что относится к нему. В виду появившихся уже и появляющихся чуть не с каждым днём новых изданий полного собрания сочинений Пушкина, а также в виду некоторых новых данных, имеющихся у меня под руками, считаю уместным вновь затронуть вопрос о двух мелких произведениях, приписывавшихся нашему великому поэту и дававших не раз повод сомневаться в том, кто был истинный автор их.

В «Деннице», альманахе на 1831 г., издававшемся М. Максимовичем[468] в Москве, были помещены две эпиграммы, пущенные по адресу Булгарина. Одна из них:

Не то беда, Авдей Флюгарин,
Что родом ты не русский барин,
Что на Парнассе ты цыган,
Что в свете ты Видок[469] Фиглярин:
Беда, что скучен твой роман[470].

Другая:

Поверьте мне — Фиглярин моралист
Нам говорит преумилённым слогом:
«Не должно красть, кто на руку нечист,
Перед людьми грешит и перед богом;
Не надобно в суде кривить душой;
Не хорошо живиться клеветой,
Временщику подслуживаться — низко;
Честь, братцы, честь дороже нам всего!»
Ну что-ж? бог с ним! Всё это к правде близко,
А кажется, и ново для него.

Обе эти эпиграммы приписывались, почти безусловно, Пушкину; по крайней мере в прежних изданиях его сочинений они постоянно помещались, при чём — в некоторых — с оговорками. Так, в издании 1857 г. при второй из них в примечании было сказано, что она приписывается и Баратынскому, но всего вероятнее, что мысль эпиграммы принадлежит обоим авторам (т. 7-й, стр. 107); в издании 1880 г. под редакцией г. Ефремова, сказано почти то же, а именно, что обе они приписываются и Баратынскому, но, может быть, написаны сообща (т. 2, стр. 439). Просматривая теперь новые издания, мы в одних встречаемся с ними, как, например, в издании В. Комарова, под редакцией г. Ефремова (т. 2, стр. 324), в других — нет, напр., в издании «Общества для пособия нуждающимся литераторам и учёным», под редакцией г. Морозова; причём в этом последнем сказано: «Баратынского же, а не Пушкина следует считать и автором эпиграмм: „Не то беда, Авдей Флюгарин“ и „Поверьте мне — Фиглярин моралист“» (т. 2-й стр. 91-я). Обращаемся, наконец, к Puschkinan'e известного нашего труженика по библиографии — там находим обе эти эпиграммы в числе сочинений Пушкина (стр. 114-я, №№ 1838 и 1839).

Разбирая теперь рукописи покойного М. А. Максимовича, я нашёл листок с библиографическими заметками писанный его рукою в конце 1857 года; этот листок даёт возможность точно разрешить указанное сомнение, так как Максимович там положительно определяет, кто авторы этих эпиграмм, и приводит некоторые частности, не оставляющие никаких дальнейших сомнений. Привожу подлинные слова г. Максимовича из этих заметок:

«На 107-й странице седьмого тома сочинений Пушкина (говорится об издании г. Анненкова 1855—57 гг.) помещены две эпиграммы, которые были напечатаны в „Деннице“ на 1831 год. К одной из них сделано примечание, что она „приписывается и Баратынскому, но всего вероятнее, что мысль эпиграммы принадлежит обоим авторам“. Как издатель „Денницы“, я скажу с достоверностью, что Пушкину принадлежит только одна из тех двух эпиграмм („Не то беда, Авдей Флюгарин“). Другая подлежит исключению из сочинений Пушкина: её сочинил Баратынский ещё до приезда Пушкина в Москву и написал её мне своеручно в таком виде:


Рекомендуем почитать
Обреченный Икар. Красный Октябрь в семейной перспективе

В этой книге известный философ Михаил Рыклин рассказывает историю своей семьи, для которой Октябрьская революция явилась переломным и во многом определяющим событием. Двоюродный дед автора Николай Чаплин был лидером советской молодежи в 1924–1928 годах, когда переворот в России воспринимался как первый шаг к мировой революции. После краха этих упований Николай с братьями и их товарищи (Лазарь Шацкин, Бесо Ломинадзе, Александр Косарев), как и миллионы соотечественников, стали жертвами Большого террора – сталинских репрессий 1937–1938 годов.


Апостол свободы

Книга о национальном герое Болгарии В. Левском.


Алиби для великой певицы

Первая часть книги Л.Млечина «Алиби для великой певицы» (из серии книг «Супершпионки XX века») посвящена загадочной судьбе знаменитой русской певицы Надежды Плевицкой. Будучи женой одного из руководителей белогвардейской эмиграции, она успешно работала на советскую разведку.Любовь и шпионаж — главная тема второй части книги. Она повествует о трагической судьбе немецкой женщины, которая ради любимого человека пошла на предательство, была осуждена и до сих пор находится в заключении в ФРГ.


Друг Толстого Мария Александровна Шмидт

Эту книгу посвящаю моему мужу, который так много помог мне в собирании материала для нее и в его обработке, и моим детям, которые столько раз с любовью переписывали ее. Книга эта много раз в минуты тоски, раздражения, уныния вливала в нас дух бодрости, любви, желания жить и работать, потому что она говорит о тех идеях, о тех людях, о тех местах, с которыми связано все лучшее в нас, все самое нам дорогое. Хочется выразить здесь и глубокую мою благодарность нашим друзьям - друзьям Льва Николаевича - за то, что они помогли мне в этой работе, предоставляя имевшиеся у них материалы, помогли своими воспоминаниями и указаниями.


На берегах утопий. Разговоры о театре

Театральный путь Алексея Владимировича Бородина начинался с роли Ивана-царевича в школьном спектакле в Шанхае. И куда только не заносила его Мельпомена: от Кирова до Рейкьявика! Но главное – РАМТ. Бородин руководит им тридцать семь лет. За это время поменялись общественный строй, герб, флаг, название страны, площади и самого театра. А Российский академический молодежный остается собой, неизменна любовь к нему зрителей всех возрастов, и это личная заслуга автора книги. Жанры под ее обложкой сосуществуют свободно – как под крышей РАМТа.


Давай притворимся, что этого не было

Перед вами необычайно смешные мемуары Дженни Лоусон, автора бестселлера «Безумно счастливые», которую называют одной из самых остроумных писательниц нашего поколения. В этой книге она признается в темных, неловких моментах своей жизни, с неприличной открытостью и юмором переживая их вновь, и показывает, что именно они заложили основы ее характера и сделали неповторимой. Писательское творчество Дженни Лоусон заставило миллионы людей по всему миру смеяться до слез и принесло писательнице немыслимое количество наград.