Книга воспоминаний о Пушкине - [11]
А. Ф. Кони в 1920 году, в ответ на вопрос о Горчакове, писал мне: «Вельтман по моей матери приходился мне двоюродный дядя и я, будучи студентом, часто бывал у него»… У него и жены его, р. Сабанеевой, «собирались Погодин, Даль, ген. Колюбакин, сенат. фон-дер Ховен, декабрист Завалишин и Горчаков. Живо помню его выразительное лицо… Елена Ивановна Вельтман особенно внимательно относилась к Горчакову и не раз говорила, что он умеет благотворить так, что „правая рука не ведает, что делает левая“… О заметках Горчакова ничего не знаю».
Существуют два портрета В П. Горчакова, один акварельный работы Тихобразова, другой фотографический в старости.
В 1917 году у букиниста Николаева на Никольской мне попалась брошюрка с письмами Пушкина брату Льву 1858 г., напечатанными с подлинников С. А. Соболевским. На обложке надпись: «Влад. Петр. Горчакову Соболевский». Отсюда следует, что после Горчакова могли остаться библиотека и бумаги, попавшие на рынок.
Настоящий очерк только вкратце передаёт содержание нашей работы о Горчакове, об‘ём которой превышает рамки данного издания.
П. С. Шереметев.
Москвитянин, 1850 г , № 2, январь, кн. 2, стр. 146—182; № 3, февраль, кн. I, стр. 233—264; № 7, апрель, кн. 1. стр. 169—198. Последняя часть извлечений из дневника носит название: «Выдержки из дневных моих воспоминаний о А. С. Пушкине и его других современниках.»
Перелистывая дневник мой, я нахожу его слишком скучным; но несмотря на это, поделюсь всем, чем могу, передам всё, как сумею.
В 1820 году, назначенный состоять при 16-й пехотной дивизии, в начале ноября[60] я приехал в Кишинёв, где была дивизионная квартира. При самом в‘езде в областной город, жид-фактор, величая меня то благородием, то сиятельством, предложил мне свои услуги.
На первый вопрос мой, где остановиться, фактор заговорил о каком-то Иване Николаеве[61], начал восхвалять какую-то Беллу[62], толкуя при этом моему суруджи[63], — сколько я мог понять из его молдаво-польско-жидовского языка, — о Старом базаре, о соборе и лавках, но никак не о Белле.
Слова фактора до того были перепутаны и быстры, что я едва мог следить за его речью и полишинельными движениями, столь обычными жидкам вообще и факторам в особенности.
Суруджи, лениво слушал его рассказы и с неподражаемым спокойствием, свойственным только молдавану, повторял своё штиу,[64] избегая однако придаточного фрате,[65] не желая, как видно, брататься с евреем. Но фактор, несмотря на утвердительное штиу, не поверил толковитости моего суруджи, и, крикнув повелительно гайда, гайда[66], побежал сам указывать нам дорогу. Все эти указания совершал фактор то шляпою, то палкой, то забегая вперёд, то возвращаясь снова к каруце.[67] Словом, фактор бесновался, нисколько не заботясь о своих растоптанных пантофелях, которые, едва держась на ногах, немилосердно шлёпали по грязным улицам Кишинёвского предместья.
Проехав таким образом с версту, мы повернули налево мимо собора, и вскоре очутились на Старом базаре, или точнее, на образцовом для меня рынке, какого мне ещё не случалось видеть.
Вся небольшая площадка самого базара и прилегающие к ней улицы были загромождены небольшими, полутёмными лавками и пестреющею толпою разноплеменного народа. Тут были: молдаване и греки, итальянцы и немцы, болгары и армяне, турки и жиды, малороссияне и русские крестьяне-переселенцы, сохранившие исключительно во всей свежести свой наряд и приёмы.
Вся эта разноплеменная толпа, с своим неумолкаемым гулом, нисколько не поражала моего суруджи; с тем же спокойствием он бичевал своих кляч, прикрикивал гай, гай[68], и по знаку фактора, как бы нехотя, остановился у какого-то бревенчатого дома, построенного не в виде молдавской касы[69], но на полурусский лад, в шесть небольших окон, разделяемых входною дверью на две половины. Этот дом составлял восхваляемую гостиницу Беллы. Фактор ринулся в дверь и исчез; суруджи насупился и не слезал с дышловой лошади[70].
В ожидании фактора, я невольно обратил внимание на противолежащее от гостиницы каменное здание в два этажа, которое средь низеньких лавок казалось необыкновенно огромным. Странность устройства этого здания ещё более поразила меня, когда я заметил, что весь нижний этаж составлял только одну комнату, освещаемую с главного фаса не окнами, но пологими пятью арками, разделёнными тоненькими подокнами; внутреннее же освещение ограничивалось одним просветом лестницы, ведущей во второй этаж. Это освещение в два противоположные света придавало какой-то исключительный колорит как самой комнате, так и живописным группам в углублении. Группы эти составляли: арнауты, караимы и турки в их роскошном наряде и вооружении. Одни из них восседали на широких диванах, пили кофе, перебирали чётки, курили; другие им прислуживали; все же вместе, при всей условной красоте очерков, как-то мало были оживлены мыслию; но дым трубок и наргелэ придавал этой живой картине особую жизнь и прелесть.
Приняв это здание за гостиницу в восточном вкусе, я располагал в ней остановиться, и с этою мыслию обратился к моему суруджи; но суруджи вместо удовлетворительного ответа сказал
Театральный путь Алексея Владимировича Бородина начинался с роли Ивана-царевича в школьном спектакле в Шанхае. И куда только не заносила его Мельпомена: от Кирова до Рейкьявика! Но главное – РАМТ. Бородин руководит им тридцать семь лет. За это время поменялись общественный строй, герб, флаг, название страны, площади и самого театра. А Российский академический молодежный остается собой, неизменна любовь к нему зрителей всех возрастов, и это личная заслуга автора книги. Жанры под ее обложкой сосуществуют свободно – как под крышей РАМТа.
Василий Петрович Колпаков родился в городе Каргополь Архангельской области. Закончил Архангельскую рыбопромысловую мореходную школу и Ленинградское высшее инженерно-морское училище имени адмирала С.О. Макарова в 1973 году. До 1999 года работал в Архангельском траловом флоте на больших морозильных рыболовных траулерах помощником капитана, представителем администрации флота. Автор трех книг художественной публицистики, выпущенных Северо-западным книжным издательством и издательским центром АГМА: «Компас надежности» (1985 год), «Через три океана» (1990 год), «Корабли и капитаны» (1999 год). В книге «Факторские курсанты — дети войны» на примере одной учебной группы автор описывает дни, месяцы, годы жизни и учебы молодых курсантов от момента их поступления до окончания мореходной школы.
В предлагаемой книге Михаил Васильевич Гладышев описывает становление и работу только одного процесса - развитие промышленной радиохимии - из всей большой отрасли атомной промышленности и атомной энергетики. Эта повесть ценна тем, что ее автор рос, набирался знаний, организаторских навыков совместно с развитием радиохимии, от лабораторных шкафов с химической стеклянной посудой, до крупнейшего завода с большим коллективом, сложного химического нестандартного оборудования, сложнейшим и опасным технологическим процессом.
Кай Люттер, Михаэль Райн, Райнер Моргенрот и Томас Мунд в ГДР были арестованы прямо на сцене. Их группы считались антигосударственными, а музыка - субверсивной. Далее последовали запреты на игру и притеснения со стороны правительства. После переворота они повстречали средневековых бродяг Марко Жоржицки, Андре Штругала и Бориса Пфайффера. Вместе они основали IN EXTREMO, написали песни с визгом волынок и грохотом гитар и ночью отпраздновали колоссальный успех. Мексика, Аргентина, Чили, США, даже Китай - IN EXTREMO объездили весь мир и гремели со своими творениями Sängerkrieg и Sterneneisen в первых строках немецких чартов.
Перед вами необычайно смешные мемуары Дженни Лоусон, автора бестселлера «Безумно счастливые», которую называют одной из самых остроумных писательниц нашего поколения. В этой книге она признается в темных, неловких моментах своей жизни, с неприличной открытостью и юмором переживая их вновь, и показывает, что именно они заложили основы ее характера и сделали неповторимой. Писательское творчество Дженни Лоусон заставило миллионы людей по всему миру смеяться до слез и принесло писательнице немыслимое количество наград.
Культовая книга о культовой группе - абсолютная классика рок-журналистики.