Книга усовершенствования мёртвых - [3]
И все же так повелось, что законы жанра требуют конкретизации ненависти. Отсюда и появляется деление драконов – разумеется, чисто условное – на террористов, фанатиков, маньяков и прочих. Меня, пожалуй, проще всего причислить к маньякам, поскольку я протестую против эсперанто. Как видите, у драконов тоже имеется собственная эстетика.
Я подчинился этой эстетике, во-первых, исходя из корпоративной солидарности, а, во-вторых, поскольку она мне и в самом деле близка. Да и, к тому же, попробуй различить в случайном встречном фламинго. Ни рост, ни вес, ни профиль носа, ни даже профессия человека не говорят о принадлежности его к этому ненавистному племени. Даже в хорошем знакомом иной раз невозможно с большой степенью точности определить розового пернатого.
Оттого я и объявил войну любителям эсперанто. Истребляю всех, кто изучает этот искусственный язык. К сожалению, я лишен возможности прикончить лично доктора Заменгофа – создателя эсперанто (он умер задолго до того, как я родился), зато уничтожаю всех его последователей, до которых удается добраться.
Почему ополчился именно против них? Потому что все они заведомо – фламинго. Ибо этот язык призван сделаться средством межнационального, т.е. общечеловеческого общения. При наличии современных средств коммуникаций существование – и, главное, дальнейшее развитие – подобного языка грозит полной интеграцией отдельных групп в единую человеческую массу, в которой окончательно восторжествует чудовищный монстр современности – Общественное Мнение. По натуре я оптимист, и верю, что, быть может, где-то до наших дней сохранились благословенные племена, еще не подпавшие под безжалостные жернова этого монстра. И вот в среду подобного племени проникает отравленное облако эсперанто. И дикари вроде как прозревают, в их узких лбах начинает что-то шевелиться, прокручиваться и щелкать, и неожиданно они постигают истину. Что нехорошо иметь общих женщин, что если у тебя в ожерелье болтается на три кабаньих зуба больше, чем у соседа по пальме, то ты – более уважаемый человек и т.д. и т.п.
Другими словами эсперанто – это своеобразный шприц, наполненный дурманом, квинтэссенцией которого является Общественное Мнение. Если захотите выучить эсперанто, похлопайте себя сначала по венам.
Мною выработан следующий официоз:
"Человечество не обладает достоинствами, поскольку все выставленные напоказ добродетели – суть цинизм, лукавство, лицемерие или в лучшем случае – выдача желаемого за действительное. Сорви этот покров лжи, и на смену приторному благообразию в смокинге мгновенно явится оскалившая пасть химера. Одной группе людей здесь совершенно нечем обогатить другую. Зато человечество обладает массой пороков, которые при наслаивании одних на другие – а это неизменно происходит в процессе интеграции – постепенно превращают человека из глупого, но относительно безобидного животного в подлинное чудовище. Следовательно, секта эсперантистов стремится именно к этому.
Жрецы эсперанто верно служат молоху Общественного Мнения, являясь его опорой и оплотом.
Безусловно, и без эсперанто мир категорически несовершенен. Однако эсперанто возводит это несовершенство до абсолютного уровня."
Вооруженный этим официозом, я и бросаюсь в атаку.
Скажем, Бо Уэбстер я пощадил только потому, что она не знала эсперанто. Это была подружка Айры Гамильтона. Она появилась у меня в бункере и сообщила, что делает мне предложение. Мол, у меня теперь завелась недвижимость, и, поскольку я трахаю ее уже третий год, она тоже имеет на эту недвижимость право. Завтра же мы пойдем в мэрию и распишемся, а потом я смогу трахать ее в бункере, сколько душе заблагорассудится.
Я ответил, что дело обстоит как раз наоборот: отныне я не желаю трахать ее ни в бункере, ни в каком-либо другом месте.
Она опешила.
– Айра! – воскликнула она. – Очнись! Это же я – твоя Бо!
– Я не Айра, – возразил я.
– Очень мило. Тогда, быть может, скажешь, как тебя зовут, и мы познакомимся снова? Меня, к примеру, величают Бо Уэбстер.
– А я – Дин Донн, – представился я. – Давай, проваливай.
– Дин Донн, – повторила она, словно пробуя мое имя на вкус. – Это больше подходит для собаки. Такой огромный мохнатый пудель по прозвищу Дин Донн.
– А Бо Уэбстер больше подходит для шлюхи.
Она пристально вгляделась в меня.
– По-моему, ты переутомился, Айра. В последние дни ты слишком сильно налегал на эту свою историю религий. Сдалась она тебе. Разве на это можно прожить? Конечно, дядя у тебя – известный магнат и своих детей у него нет. Но зато здоровье у него – дай Бог каждому, так что в ближайшем будущем наследство на тебя не свалится, не рассчитывай. Вот мы поженимся, и ты займешься чем-нибудь стоящим. Станешь адвокатом или торговцем компьютерами…
– Проваливай, – перебил я ее.
Но она даже не думала подчиниться.
– Нет, ты становишься просто невыносим! Я из кожи вон лезу, чтобы как-то загладить неловкую ситуацию, а ты ее все усугубляешь и усугубляешь. Что с тобой, Айра?
– Я не Айра, – напомнил я.
