Книга убийств - [53]

— Доктор Гвинн? Алекс Делавэр.

— Эллисон.

Она поставила сумку на пол и протянула мне изящную руку. Я пожал ее и сел.

Эллисон Гвинн словно сошла с портрета работы Джона Сингера Сарджента[15]. Лицо цвета слоновой кости, высокие, с мягкими очертаниями и легким розовым оттенком скулы, большой сильный рот цвета кораллов. Огромные, умеренно подведенные голубые глаза под великолепно очерченными бровями разглядывали меня очень внимательно. Черные распущенные волосы окутывали плечи и доходили до середины спины. На одной руке я заметил браслет, украшенный бриллиантами, на другой — золотые часики. В ушах серьги из жемчуга, на шее золотая цепочка с камеей.

Она снова взяла в руки бокал. Хороший маникюр, ногти ровно такой длины, чтобы ее не обвинили в легкомыслии. Я знал, что Эллисон тридцать шесть или тридцать семь лет, но, несмотря на костюм, побрякушки и косметику, выглядела она на десять лет моложе.

— Спасибо, что уделили мне время, — сказал я.

— Я не знала, насколько вы пунктуальны, — проговорила Эллисон, — и потому сделала заказ только для себя. У меня до лекции есть час.

Такой же мягкий голос, как и по телефону. Эллисон помахала рукой, один из официантов оторвался от обсуждения чего-то очень важного, принес меню и остался стоять неподалеку.

— А что вы порекомендуете? — спросил я.

— Здесь отличные антрекоты. Я предпочитаю едва прожаренные, с кровью, но тут большой выбор и других блюд, если вы не любите мясо.

Официант переступил с ноги на ногу.

— Что будете пить, сэр? У нас прекрасный выбор пива. Я ожидал услышать галльский акцент, но оказалось, что

он коренной калифорниец — старик, который мальчишкой занимался серфингом, — и я вдруг поймал себя на том, что размышляю о будущем, когда бабушек будут называть Амбер и Хезер, а также Тони или Мисти.

— «Гролш», — ответил я. — И антрекот, прожарить умеренно.

Он отошел, Эллисон пригладила и без того безупречные волосы и поболтала вином в бокале. Она избегала смотреть мне в глаза.

— Чем вы занимаетесь в приюте? — спросил я.

— Ну, вы же знаете это место.

— Я слышал о нем.

— Работаю на общественных началах, — ответила она. — В основном помогаю персоналу. Вы по-прежнему в онкологии?

— Нет, и уже довольно давно. Эллисон кивнула и сделала глоток вина.

— Да, там не просто.

— А где вы преподаете? — спросил я.

— В университете, на курсах для взрослых. В этом семестре я читаю «теорию личности» и «человеческие отношения».

— Все это и еще практика. Похоже, у вас нет ни минуты свободного времени, — заметил я.

— Я трудоголик, — призналась Эллисон и радостно заулыбалась. — Гиперактивность, направленная на благо общества.

Прибыло мое пиво, и мы оба выпили. Я уже собрался перейти к делу, когда она сказала;

— Девушка, которую вы мне описали, Кэролайн Коссак? Я поставил на стол кружку.

— Вы ее знали?

— Значит, она.

— Как вы узнали?

— По вашему описанию.

— Она была такая заметная?

— О да.

— Что вы можете про нее рассказать?

— Боюсь, немного. Кэролайн выделялась благодаря тому, что на ее личном деле была приклеена розовая полоска, единственная, которую я видела в этой школе. А я держала в руках много личных дел, поскольку в то лето была у них там на побегушках. Выполняла поручения, забирала и относила разные папки и все такое. В школе использовали цветовую систему, чтобы предупредить персонал о том, что у ребенка есть медицинская проблема. Желтый — детский диабет, голубой — астма и тому подобное. Когда я спросила, что означает розовый цвет на личном деле Кэролайн Коссак, мне ответили, что речь идет о поведении. Высокая вероятность возникновения проблем. Когда вы сказали, что, возможно, совершено преступление, я сложила все вместе и сделала вывод.

— Значит, Кэролайн была склонна к насилию?

— Кто-то тогда так решил.

— А что конкретно вызвало у них беспокойство? — спросил я.

— Не знаю. Она ничего плохого не сделала за тот месяц, что я там проработала.

— Но розовая полоска на личном деле была только у нее?

— Да, — ответила Эллисон. — Тогда там училось не слишком много детей. Около тридцати. С тех пор «Школа успеха» не очень изменилась: она является убежищем для детей из богатых семей, которые не оправдали родительских ожиданий. Хронические прогульщики, наркоманы, упрямцы, живущие в своем собственном мире, мечтатели.

Если отбросить в сторону мечты, это Джейни и Мелинда, подумал я.

— Но, — продолжала Эллисон, — в основном все они были безобидными детьми. Если не считать того, что время от времени кто-нибудь потихоньку напивался или принимал наркотики. А так — никаких антиобщественных действий.

— Безобидные дети, которых заперли в специализированной школе, — заметил я.

— Ну, методы там были совсем не жестокими, — пояснила Эллисон. — Скорее пряник, чем кнут. Детьми занимались высокооплачиваемые воспитатели. Двери на ночь закрывали, но ощущения, что это тюрьма, не возникало.

— А что еще вы можете рассказать про Кэролайн?

— Она не казалась напуганной. Я ее запомнила пассивной и очень тихой. Вот почему меня удивил розовый цвет, предупреждавший о поведенческих проблемах.

Эллисон облизнула губы и отодвинула бокал с вином.

— Вот и все, что я могу вам рассказать. Я была студенткой, работала на добровольных началах, только что закончила школу и поступила в университет, и не задавала вопросов. — Она чуть склонила голову, огромные голубые глаза серьезно смотрели на меня. — Воспоминания о «Школе успеха» не самое приятное, что было на этой неделе. Ларри рассказал вам про Ларнера?