Книга теней - [191]

Мадлен смолкла.

– Луи … – сказала она, не глядя на священника, – те слова, Луи… Не заставляй меня повторять их.

Священник понял ее, как, впрочем, и я, потому что, когда он вдруг заговорил не своим голосом, меня мгновенно озарило: это голос отца Франсуа, хотя я, конечно, никогда его раньше не слышала.

Я плотнее укутала плечи горностаевой пелериной, прислушиваясь к вою ветра, проникающего в замок, и к голосу инкуба, произносящего заклинание, кружа по краю ковра вокруг меня и Мадлен.

«Я, отец Франсуа Сидони, слуга Христа и Церкви, именем Иисуса Христа приказываю тебе, нечистый дух, если ты прячешься в теле этой женщины, творения Божьего, и если ты досаждаешь ей каким-то образом, немедленно дать мне ясный знак, свидетельствующий о твоем присутствии…»

– Когда начался ритуал экзорцизма , – продолжила свой рассказ Мадлен, – сидящая на помосте сестра Сент-Коломб казалась куда менее живой, чем огромный дуб, к которому она была привязана. Все неотрывно смотрели на нее, ожидая какого-нибудь дьявольского знака, но тщетно. И тогда, полностью отступив от предписанного ритуала, отец Франсуа обратился к собравшимся. Он с пафосом заявил, что избавит мать-настоятельницу от демонов, которые ее использовали и заставили убить доброго отца Бортона и мучить невинных монахинь. Обратившись к сестре Сент-Коломб, которая желала лишь одного: поскорее принять наказание – смерть, – как бы несправедливо оно ни было, отец Франсуа велел демонам, скрывавшимся внутри нее, объявить о себе, назвав свои имена, ранг в сатанинской иерархии и ту роль, которую они играют. Он спросил также, собираются ли они оставаться в телесной оболочке этой женщины какое-то определенное время или навсегда .

– Услышав это, – усмехнулся священник, – многие в толпе открыли рты от изумления.

– Он спросил, когда и где демоны вселились в монахиню, эту колдунью. Ответа не последовало. Еще громче, в каком-то мелодраматическом порыве, прыгая по грубо сколоченному помосту, словно он сам был одержим бесами, отец Франсуа потребовал от главного демона, вселившегося в мать-настоятельницу, ответа, почему именно ее он избрал своим прибежищем. И вновь молчание .

– Мадлен ждала благоприятного момента, – пояснил отец Луи.

– Да, ждала, едва сдерживая себя. Но тут кто-то из толпы бросил снежок в монахиню, которая с застывшим на лице выражением безысходности не отрывала глаз от священника. И тотчас на мать-настоятельницу обрушился град снежков и кусков льда. Она не могла защититься от них – ее руки были связаны за спиной. За снежками последовали камни, один из которых рассек ей губу, другой – разодрал щеку… Не в силах больше ждать, я… Должна сказать, что отец Франсуа и все присутствующие были весьма… весьма удивлены, когда мать-настоятельница впервые отозвалась на произносимые над ней заклинания… Я спустилась, все еще незримая, и парила над древним дубом, к которому была привязана мать-настоятельница. Не прилагая ни малейших усилий, чему была крайне удивлена, я заставила стул, на котором сидела обвиняемая, медленно подняться, словно его увлек поток воздуха. Он поднимался все выше и выше – и вот веревки, которыми он был привязан к дубу, с треском разорвались, как натянутые струны .

– Ты подняла его ввысь, и… – изумилась я.

– Я заставила его подняться, о чем уже упоминала. Это действие никак не было связано с физическим усилием – только с усилием воли. А потом я вошла в телесную оболочку сестры Сент-Коломб, по-настоящему завладела ею, хотя это было всего лишь простое вытеснение водной субстанции; когда принимаешь чей-то внешний облик, пользуясь украденными башмаками или юбками, – это совсем другое. И я заговорила ее голосом, заставив его подняться до крика, так что было слышно каждое мое слово. В наступившей ледяной тишине я сказала: «Я служила истинному Богу и была несправедливо осуждена на смерть без успокоения. Я явилась из Чистилища в надежде на погребение по христианскому обычаю». Все это время я пребывала в теле вконец сломленной монахини, которая на мгновение лишилась чувств, когда я заговорила ее голосом… Усилием воли я заставляла стул висеть высоко над этим наспех сколоченным (он был весь в щелях )помостом. Монахиня превратилась в некое подобие тряпичной куклы: я владела каждым ее движением, заставляя прыгать, скакать и барахтаться, как…

–  Эффект был потрясающий! – вмешался отец Луи. – Просто потрясающий! – Взволнованный этими воспоминаниями, он проворно двигался по комнате, продолжая свой рассказ: – Толпа с криками отпрянула от помоста. Многие в ужасе бежали, чтобы спрятаться в своих домах.

– А как все это подействовало на мать-настоятельницу? – спросила я.

– О, она представляла собой невиданное, ужасающее зрелище! – воскликнул священник. Смеясь, отец Луи попытался ее изобразить: он широко раскинул руки, уронил голову набок, закатил глаза кверху. – Она и вправду напоминала тряпичную куклу, только рот был живым, и из него извергалась такая брань, такое сквернословие…

– Что касается монахини , – прервала его Мадлен, – она мне вовсе не сопротивлялась, словно желала поскорее освободиться от всего, что еще связывало ее с жизнью