Книга судьбы - [17]

– Довольно, Али! Перестань!

Но Али еще не все поведал старшему брату. И когда он успел собрать столько улик против меня!

Мать крикнула погромче:

– Хватит, я тебе говорю, Али! Ступай, купи нам хлеба!

Она дала ему подзатыльник и вытолкала за дверь.

Я услышала на переднем дворе голос отца и привычные слова, которыми мать всегда его встречала:

– О! Вы уже дома, ага Мостафа…

– В такой холод покупателей нет, я закрыл магазин пораньше, – сказал отец. – В чем дело? У тебя встревоженный вид. И Ахмад дома. А где Махмуд?

– Махмуд пока не пришел. Потому-то я и беспокоюсь: обычно он возвращается раньше вас.

– Сегодня он не поехал на мотоцикле, – ответил отец. – Транспорт не ходит, такси он вряд ли найдет. Повсюду снег и лед. В этому году весна будто и не настанет… Так значит, армянин тоже закрыл сегодня лавку и кое-кто решил зайти домой?

Отец редко разговаривал с Ахмадом и даже когда разговаривал, то обходился в основном такими вот ироническими, как бы не к сыну обращенными замечаниями.

Ахмад, сидевший на краю пруда для омовений, возразил:

– Нет, он не закрыл лавку. Но я не уйду отсюда, пока мы все не выясним.

Придерживаясь рукой за косяк, отец наклонился, чтобы снять обувь. Свет проникал в комнату неглубоко, я лежала на полу, возле корен, и меня отец разглядеть не мог.

Он сказал:

– Я-то думал, нам пора выяснить отношения с этим господином, а выходит, это он хочет поговорить с нами.

– Не с тобой, а с твоей распутной дочерью.

Отец стал белее мела.

– Придержи язык, – предостерег он Ахмада. – Честь твоей сестры – твоя честь. Постыдись.

– Поздно, отец! Она-то уж позаботилась о том, чтобы мы лишились чести. Хватит прятать голову в песок, отец, и хватит бранить меня. Твоя бочка стыда опрокинулась, и все соседи слышали этот грохот, только ты напихал себе в уши хлопок и ничего не желаешь слышать.

Отец задрожал – было видно, как его трясет. Мать в ужасе взмолилась:

– Ахмад, сын мой! Ахмад! Пусть Аллах даст мне умереть за тебя, пусть все твои беды и болезни падут на меня – не говори таких ужасных вещей, Ахмад! Ты убиваешь отца. Ничего ведь не случилось. У нее болела нога, и ей дали таблетку.

Собравшись с силами, отец перебил:

– Не мешай. Пусть скажет все до конца.

– Спроси свою избалованную дочурку, – посоветовал ему Ахмад, указывая внутрь, и отец попытался взглядом отыскать меня. В комнате было темно, он протянул руку и включил свет. Не знаю, как я выглядела, но отец пришел в ужас.

– Господи! Что они с тобой сделали? – вскрикнул он и бросился ко мне, помог приподняться и сесть. Достав из кармана платок, он отер кровь с моих губ. От платка исходил прохладный аромат розовой воды. – Кто это сделал? – спросил он.

У меня слезы так и хлынули.

– Подлый негодяй, ты поднял руку на девушку? – крикнул отец Ахмаду.

– Началось! – фыркнул Ахмад. – Опять я выхожу виноватым? Что ж, забудьте о добродетели и целомудрии. На что они нам? Пусть ее поимеют все кому не лень. Пусть кидают в нас грязью.

Не знаю, в какой момент вернулся Махмуд. Когда Ахмад произнес последние слава, я вдруг заметила, что старший брат остановился на полпути между домом и внутренним двором и вид у него был растерянный. Мать снова вмешалась – завернула плечи в паранджу и сказала:

– Довольно! Восхвалите Пророка и его потомков, и я подам ужин. Ты оставайся тут. А ты принеси скатерть и расстели ее на полу. Фаати! Фаати! Где ты, негодница?

Фаати все время была тут, но никто не обращал на нее внимания. Теперь она вынырнула из угла комнаты, где пряталась за высокой стопкой постельных принадлежностей, и побежала на кухню. Несколько минут спустя она вернулась с тарелками и аккуратно поставила их на корей.

Отец все рассматривал мой разбитый рот, заплывший глаз и окровавленный нос.

– Кто это сделал? – повторил он. – Ахмад? Будь он проклят.

Обернувшись в сторону двора, он прокричал:

– Негодяй! Ты меня похоронил уже, что смеешь так обходиться с моей женой и дочерью? Даже Шемр, убивший в Кербеле имама Хуссейна, не тронул женщин и детей.

– Ну конечно! Она у нас сама чистота и святость, а я хуже Шемра. Отец, твоя дочь лишила тебя чести. И если тебе все равно, то мне нет. Я должен беречь свою репутацию. Подожди, скоро вернется Али. Спроси его, что он видел: как эта благородная госпожа кокетничала со слугой из аптеки у всех на глазах!

– Отец! Отец! – взмолилась я. – Перед Аллахом поклянусь: он лжет! Клянусь твоей жизнью! Клянусь могилой бабушки: у меня разболелась нога, так сильно, как в самый первый день. Я чуть не упала на улице. Парванэ дотащила меня до аптеки. Там под ногу что-то положили и дали мне таблетку от боли. И Али тоже был там, но когда Парванэ попросила его войти и помочь, он убежал. А едва я переступила порог дома, они все набросились на меня.

И я зарыдала. Мать вошла в комнату и расставляла тарелки к ужину. Махмуд опирался на полку над моей головой и с необычным для него спокойствием озирал эту сцену. Ахмад ворвался в дом, остановился в проходе, ухватился за косяки и заорал истошно:

– Скажи все! Скажи! Он положил твою ногу на стол – он касался тебя, он тебя ласкал. Скажи, как ты смеялась. Строила глазки! И о том скажи, как он поджидает тебя на улице каждый день и здоровается с тобой, заигрывает…