Книга судьбы - [15]

Ахмад побагровел, обернулся к матери и сказал:

– Вот видишь! Нечего удивляться, отчего девчонка обнаглела. Как не обнаглеть, когда все за нее заступаются. – И, обернувшись ко мне, прорычал: – Иди с ней, иди, сестренка. Конечно же, эта девица – само целомудрие. Иди, поучись у нее приличиям.

И тут как раз в дверь позвонили. Я попросила Фаати:

– Скажи ей, что я сейчас выйду.

И, спеша положить конец спору, быстро повязала платок, попрощалась и захромала к двери.

На улице я почувствовала, как обдувает лицо холодный ветер, и постояла с минуту, наслаждаясь свежим воздухом. Морозный воздух пах юностью, любовью, счастьем. Я оперлась на Парванэ. Нога все еще болела, но я о ней и не думала. Стараясь сдержать волнение, я медленно, тихо шла по направлению к школе. Саида я увидела издали: он стоял на крыльце аптеки, на второй ступеньке, и смотрел на улицу. Заметив нас, он спрыгнул со ступеньки и шагнул вперед поздороваться. Я закусила губу – и он сразу же понял, что приближаться не следует, вернулся и остался стоять на крыльце. Глаза его погрустнели, когда он присмотрелся к моей забинтованной ноге и неуверенной походке. У меня же сердце рвалось вон из груди, к нему. Мне казалось, будто я много лет его не видела, и вместе с тем мы стали теперь ближе, чем когда виделись в последний раз. Теперь я знала Саида, знала его чувства ко мне и любила его гораздо больше прежнего.

Поравнявшись с аптекой, Парванэ обернулась ко мне и сказала:

– Ты, должно быть, устала. Передохнем минутку.

Я оперлась рукой на стену и негромко ответила на приветствие Саида.

– Сильно ли болит нога? – робко спросил он. – Хотите, я принесу вам обезболивающее?

– Спасибо, уже намного лучше.

– Берегись! – тревожно шепнула Парванэ. – Идет твой брат Али!

Мы торопливо попрощались и пошли дальше.

В тот день у нас был урок физкультуры, но мы с Парванэ пропустили его, а заодно и еще один. Нам так нужно было поговорить! Когда завуч вышла во двор, мы убежали и скрылись в туалете, а потом уселись за киоском с кофе. Под слабым февральским солнышком мы еще два или три раза перечитали письмо Саида, расхваливая его любезность, сострадательность, обращение, почерк, стиль и образование.

– Парванэ, я думаю, у меня что-то с сердцем, – сказала я.

– Что у тебя с сердцем?

– Оно странно бьется. То и дело словно в пляс пускается.

– Когда ты его видишь? Или когда не видишь?

– Когда я вижу его, сердце бьется так часто, что я задыхаюсь.

– Это не болезнь, подруга! – рассмеялась она. – Разве что любовная болезнь. Даже у меня – а при чем тут я? – сердце внезапно куда-то ухает и отчаянно бьется, когда он появляется передо мной. Могу себе вообразить, что ты чувствуешь.

– Думаешь, я буду это чувствовать и когда мы поженимся?

– Глупышка! Если ты будешь так же чувствовать себя после свадьбы, тогда и правда обратись к врачу – это уж точно болезнь.

– О! Мне еще ждать по меньшей мере два года, пока он закончит университет. Но это не так уж плохо: тем временем и я получу аттестат.

– И ему потом в армии два года служить, – напомнила Парванэ. – Если перед учебой не отслужил.

– Ну, это вряд ли. Сколько ему лет? Может быть, его и не призовут. Он ведь единственный сын, отец умер, он содержит всю семью.

– Возможно, и так. А работу легко ли найти? Разве он сможет обеспечить две семьи? Много ли зарабатывают аптекари?

– Не знаю. Но если придется, я перееду к его матери.

– То есть ты готова забиться куда-то в глушь и жить со свекровью и золовками?

– Конечно, готова. Я бы с ним и в аду согласилась жить. А Резайе вовсе не плохой город. Говорят, чистый и красивый.

– Лучше Тегерана?

– Во всяком случае климат там лучше, чем в Куме. Ты забываешь: я выросла не здесь.

Сладостные мечты. Как любая восторженная девушка шестнадцати лет я рвалась ехать куда угодно, что угодно сделать ради Саида.

В тот день мы с Парванэ долго читали и перечитывали свои ответы на его письма. Сложили воедино все черновики и попытались составить нормальное письмо. Но пальцы у меня замерзли, почерк – да еще когда под лист бумаги подложен портфель – выходил безобразный. В итоге мы постановили, что я перепишу набело дома, вечером, а Саиду мы ответ отдадим на следующий день.

Тот зимний день стал одним из прекраснейших за всю мою жизнь. Мне казалось, мир принадлежит мне. У меня было все – верная подруга, настоящая любовь, юность, красота, счастье впереди. От восторга я даже не чувствовала боли в лодыжке. Да и если бы я не подвернула ногу, я бы не получила от него эти замечательные письма.

Во второй половине дня небо заволокло тучами, пошел снег. После долгих часов на холоде ногу свело, я едва могла ступить на нее. По дороге домой я тяжело опиралась на Парванэ, то и дело мы останавливались отдышаться. Наконец мы добрались до аптеки. Саид, увидев, в каком я затруднительном положении, выбежал, подхватил меня под руку и повел в аптеку – там было тепло, а улица сквозь высокие затуманившиеся окна казалась холодной и враждебной. Доктор Атаи занимался с клиентами, столпившимися у прилавка. Он подзывал их по одному, обсуждал, кому какое лекарство назначено. Все взгляды были обращены к нему, а мы, пристроившиеся на диване в углу, оставались как будто невидимками. Саид опустился на колени передо мной, приподнял мою ногу и положил стопу на невысокий столик рядом с диваном. Он бережно ощупал забинтованную лодыжку. Даже сквозь повязку от прикосновения его пальцев меня словно током ударило, я вся тряслась. Так это было странно. И он тоже дрожал. Он ласково поглядел на меня и сказал: