Книга судьбы - [166]
Во внезапной тишине до меня издалека доносится голос первой леди. Лизбет что-то кричит ей в ответ. Они слишком далеко от меня, чтобы я мог разобрать слова, но Нико, с его острым слухом, уже давно должен был…
Глаза у него расширяются, как будто он услышал собственное имя. Он медленно опускает голову, глядя на…
— Это неправда, — шепчет он, втягивая живот, как если бы кто-то воткнул в него штопор.
Я не слышу, что говорит Лизбет, но, подняв глаза на Нико, догадываюсь. Это нетрудно.
— Нет… Троица никогда бы не…
Нико по-прежнему прижимает коленями мои руки к земле, но его вес больше не давит мне на грудь. Внезапно его начинает бить крупная дрожь, тело вздрагивает и содрогается в страшных конвульсиях. Нико попадает в эпицентр собственного землетрясения. Позади нас, в нескольких милях слева, ночной воздух прорезает слабый шум локомотива.
У Нико дрожит подбородок; глаза его полны слез. Он сжимает голову обеими руками, наклоняется, хватается за уши и тянет их в стороны, словно намереваясь оторвать от черепа.
— Прошу тебя, Господи, — умоляет он. — Скажи мне, что они лгут…
— Ей понадобится карета «скорой помощи», Уэс, — доносится издалека голос Римлянина.
Лизбет.
Я резко взмахиваю руками, стряхивая его с себя, и пытаюсь встать на ноги. Нико не оказывает ни малейшего сопротивления. Соскользнув с моей груди, он, как тряпичная кукла, обессиленно валится на сырую траву и сворачивается клубочком. Перемена, произошедшая в нем за какие-то десять секунд, просто разительна.
— Не говори так, Господи, — всхлипывая, умоляет он и зажимает ладонями уши. — Пожалуйста… не… не отворачивайся от меня! Помоги мне выполнить волю Книги! Пожалуйста!
— Продолжай прятаться, Уэс! — еще громче кричит Римлянин.
С трудом поднявшись на ноги, я всматриваюсь в переплетение ветвей, пытаясь разглядеть что-либо на выложенной каменными плитами дорожке, по обеим сторонам которой растут деревья. В самом ее конце в тусклом свете фонарей видны две неясные фигуры. Впрочем, я различаю, как Римлянин коленом бьет Лизбет в лицо и как она падает. В нескольких шагах позади, повернувшись к ним спиной, стоит первая леди. При виде ее я должен, по идее, испытывать ярость, кипеть от гнева. Но, глядя на ее склоненную голову, я испытываю лишь мертвящий холод внутри. Мне надо спасти Лиз…
— Я знаю, ты где-то здесь! — продолжает издеваться Римлянин.
И вот тут я впервые чувствую, как меня охватывает бешенство.
— Ей больно, Уэс! — кричит Римлянин. — Можешь спросить у нее сам!
Я хочу бежать к ним, но кто-то останавливает меня, потянув сзади за рубашку. И еще я слышу знакомый щелчок.
Позади меня с земли поднимается Нико — сначала он встает на одно колено, потом на другое, и его длинная, нескладная фигура выпрямляется, словно собранная из деталей детского конструктора. Черные волосы намокли и облепили его лицо, но револьвер по-прежнему смотрит мне в грудь.
— Нико, отпусти меня.
— Ты — мой крестоносец, Уэсли, — говорит он, вытирая слезы с глаз. — Господь избрал тебя. И послал мне на помощь.
— У нее идет кровь, и очень сильно, Уэс! — надрывается Римлянин.
Лизбет что-то кричит, но все мое внимание приковано к Нико, и я ничего не слышу.
— Нико, послушай меня. Я знаю, ты слышал, о чем они говорили…
— Крестоносец берет на себя всю тяжесть ноши! — Улыбнувшись, он приставляет ствол револьвера к собственному виску. — Ты подхватишь мое тело, когда я упаду?
— Нико, не делай….
— Ты подхватишь меня, когда я упаду? Когда я лишусь милости и покровительства… крестоносец станет свидетелем…
Он опускает револьвер, затем поднимает его снова и прижимает к виску. Я слышу, как стонет Лизбет.
— Господь послал тебя, чтобы ты спас и ее, не так ли? — Он как зачарованный смотрит на меня, по-прежнему держа револьвер у виска. — Спаси же и меня, мой ангел.
Позади нас взревывает гудок локомотива. Он так близко, что сирена почти оглушает. Нико крепко сжимает губы, чтобы показать, что не дрогнет. Но я вижу, как набухают желваки у него на скулах. Для меня рев сирены — всего лишь источник непривычного шума. Но Нико потрясен до глубины души, он растерян, ему страшно, и он не знает, что делать дальше. Глаза у него расширяются, и он направляет револьвер на меня, чтобы не дать мне убежать.
Но мне плевать.
— Я невиновен, — говорю я и делаю шаг к нему. Он знает, что это предостережение.
— Невиновных не бывает, папа.
Папа?
— Да смилуется Господь над моим сыном, — продолжает он, и ствол револьвера смотрит мне в грудь, потом поднимается к голове и снова опускается к груди. Нико плачет. Ему больно.
— Ты ведь понимаешь меня, папа? — рыдает он. — Я должен был так поступить. Они сказали мне… Мама сказала, чтобы я следовал предначертаниям Книги! Пожалуйста, скажи мне, что понимаешь меня!
— Д-да, — бормочу я, положив руку ему на плечо. — Конечно, я понимаю. Сынок.
Нико громко смеется, хотя слезы по-прежнему ручьем текут у него по щекам.
— Спасибо тебе, — говорит он, едва сдерживаясь и сжимая в ладони четки. — Я знал… Я знал, что ты станешь моим ангелом.
Развернувшись, я смотрю в просвет между кустами. Римлянин целится из пистолета в лежащую на земле Лизбет.
