Книга Страшного суда - [16]

Единственный признак цивилизации — это колея, означающая, что колесо уже изобретено, а дороги еще мостить не начали. И то не факт. Похожие дороги, бережно сохраняемые для японских и американских туристов Национальным трестом, по сей день встречаются в радиусе пяти миль от Оксфорда.

Может быть, она вообще никуда не переместилась, и по другую сторону холма обнаружится шоссе М-1 или раскоп мисс Монтойи, или капельно-оросительная установка. Решив, что определяться в пространственно-временном положении под колесами велосипеда или машины ей не хочется, Киврин осторожно сошла на обочину. Но если перемещение не состоялось, почему так раскалывается голова и гудят ноги?

Она поднялась на вершину и остановилась, запыхавшись. Можно было и не сходить на обочину. Никакая машина тут сроду не проезжала. Лошадь и пролетка тоже. И действительно ни жилья, ни людей поблизости. Холм лысый, видно далеко. Лес, в котором осталась повозка, доходил до середины холма, а оттуда простирался на юг и на запад. Не смени она вовремя направление, точно бы заблудилась.

На востоке тоже темнели деревья, между ними поблескивала река. Темза? Чарвелл? И даже на открытых пространствах повсюду маленькие рощицы, дубравы, перелески — Киврин и не подозревала, что в Англии вообще может быть столько деревьев. По «Книге Страшного суда» 1086 года леса занимали всего пятнадцать процентов земель, а вырубка под пашни и жилье должна была, согласно вероятностным расчетам, сократить их до двенадцати процентов к XIV веку. Похоже, вероятность вместе с составителями «Книги Страшного суда» здорово ошиблась. Деревья здесь кругом.

А вот построек Киврин не видела. Леса стояли голые, ветки деревьев чернели в предзакатных сумерках, и за ними могли бы вырисовываться поместья и церкви, однако никаких признаков жилья не наблюдалось.

Но ведь где-то же оно должно быть, судя по пашням — узким полоскам пашен, явно средневековым. На одном из полей паслись овцы, тоже вполне в средневековом духе, почему-то одни, без пастуха. Далеко на востоке висела сизая дымка — это наверняка Оксфорд. Прищурившись, Киврин вроде бы разглядела стены и коренастую башню Карфакс, но башни Святой Фридесвайды и Осни растворились в меркнущем свете.

А он явно меркнул. Небо окрасилось в лавандово-голубой с розовым румянцем на западе, и судя по тому, как темнело с каждой минутой, во времени Киврин сориентировалась правильно.

Перекрестившись, она молитвенно сложила ладони, поднеся их к самым губам.

«Вот, мистер Дануорти, я на месте. Более или менее. Хотя и не на Оксфордско-Батской дороге. Я где-то в пятистах ярдах к югу, на какой-то другой тропе, помельче. Отсюда видно Оксфорд. Он милях в десяти».

Она изложила свои соображения насчет времени года и суток, описала обозримые окрестности, а потом замолчала и уткнулась лицом в ладони. Поведать «Книге Страшного суда» свои дальнейшие планы она не могла, потому что не представляла, как теперь быть. На равнине к западу от Оксфорда разбросано не меньше десятка деревень, но с холма Киврин не видела ни одной, несмотря на возделанные поля и езженую дорогу.

На тропе не было никого. Она спускалась с другой стороны холма и сразу же исчезала в густой роще, а в полумиле оттуда виднелась та самая дорога, мимо которой они промахнулись при переброске, — широкая, утоптанная и светло-зеленая. По дороге, насколько хватал глаз, тоже никто не ехал.

Посреди равнины между холмом и Оксфордом Киврин заметила в левой стороне какое-то движение, но это оказалось всего лишь стадо коров, бредущих домой — к рощице, в которой, видимо, скрывалась деревня. Только не та, куда ее направляла мисс Монтойя, потому что Скендгейт располагался к югу от дороги.

Если только ее не забросило в какую-нибудь совсем неизвестную местность, что вряд ли. Там, на востоке, точно Оксфорд, а к югу от него, изогнувшись петлей, Темза несет свои воды к буровато-сероватому облаку, в котором, очевидно, прячется Лондон. Только из этого всего совершенно неясно, где же деревня. Может быть, между холмом и дорогой, просто не видна, а может, в противоположной стороне или на другой тропе. Искать было некогда.

Темнело очень быстро. Через полчаса, наверное, появятся огоньки в домах, но столько ждать Киврин не могла. Розовое небо на западе уже окрасилось в лавандовый, а голубое над головой — почти в фиолетовый. Заметно холодало и поднимался ветер. Киврин поплотнее закуталась в плащ, чтобы полы не хлопали за спиной. Остаться декабрьской ночью в лесу наедине с невыносимой головной болью и стаей волков ей не хотелось, но лежать на холодной дороге, надеясь на появление доброго путника, хотелось еще меньше.

Можно отправиться в Оксфорд, но до темноты она туда точно не дойдет. Ей бы хоть какую-нибудь деревушку, любую, чтобы переночевать, а потом уже отправляться на поиски той, про которую говорила мисс Монтойя. Она проследила взглядом вдоль тропы, приведшей ее на холм, выискивая хотя бы малюсенький огонек или струйку дыма, но там ничего не было. Зубы начали выбивать дробь.

И тут зазвонили колокола. Сперва колокол на Карфаксе (голос его ничуть не изменился, хотя с XVI века колокол отливали заново по меньшей мере раза три), а за ним, вторя первому удару, остальные, словно только и ждали сигнала из Оксфорда. Это, конечно, звонили вечерню, скликая людей с пашен, призывая их оставить работу и уделить время молитве.