Книга сновидений - [37]

— В разговоре о явном не забывай о тайном, — согласился с ним и с цитатой незнакомец, и снова уставился в окно. — Одетая женщина зачастую бывает интереснее раздетой, — добавил он уже оттуда.

Но тут, протяжно взвизгнув, открылись двери в тамбур, впуская в вагон лязгающие звуки быстрого движения и патруль, состоящий из трех тоталитар и большой овчарки. В последнее время, с подачи детей Матвиенко, тоталитары увлеклись борьбой с терроризмом, пренебрегая другими, многочисленными, но даже по их собственному признанию, бестолковыми обязанностями. Пошла проверка: визуальная — лиц и документов, и обонятельная — тел и вещей.

— Есть ли у вас документы? — поинтересовалась у незнакомца Хейлика. Одетая, но, безусловно, не только поэтому интересная. — Бумаги, пластик или магнитные наколки, удостоверяющие вашу личность? — добавила она.

— А зачем они ему? — за попутчика ответил Иммуммалли и незаметным движением щелкнул предохранительной скобой на припрятанном под плащом обрезе.

— И… где ты видишь личность? — саркастически подыграл незнакомец, перестав глазеть в окно. Среагировал, скорее, на вопрос, чем на звук: явный — дверей, и тайный — скобы. Но, тем не менее, заметив медленно приближающихся тоталитар, от этого как-то веселее посмотрел на попутчиков.

— Ваши документы! — не то, чтоб громко, просто четко проговорил один из патрульных, подойдя к ним и молча проверив паспорта у Хейлики и Иммуммалли.

— А знаете, что ответил забавный Феллини на такой же вот забавный вопрос: "Какой фильм вам сильнее всего хотелось бы снять?"

— Документы! — несколько озадаченный, но, конечно же, не ошарашенный, рыкнул строгий в своем нелегком деле пятнистый проверяющий.

"Не стоило б ему рычать" — опасливо подумал Иммуммалли и снова предупреждающе сжал девушке руку.

— А ответил он следующее: "Я хотел бы поехать в распутный Туркменистан и снять там фильм о любви Мао Рахмы".

— Что-то я, типа, не всосал, — привыкший наглостью бороться со всеми в его несложной жизни встречающимися непонятками, в том числе и с удивлением, прибавил туповатой строгости своему голосу второй тоталитарин, — или ты, типа, чего-то не понял, или я, типа, чего-то не пойму?!

"Ой, не стоит…"

— Тогда ему задали другой вопрос: "А если распутные туркмены не разрешат снимать вам такой фильм?"

— Похоже, дяденька в тамбур хочет прогуляться, — медленно предположил третий, хозяин собаки, — и поговорить там, чисто и сердечно, с нами и с Гуамом?

— "Красивая собака" — подумала Хейлика, услышав кличку.

— На что Феллини ответил: "Тогда я хотел бы поехать в Туркменистан и снять фильм о том, как мне не дали снять фильм о любви Мао Рахмы" — продолжил издеваться незнакомец. — Ну, что вы на это скажете, господа отважные тоталитары?

— Короче: пойдем, прогуляемся, умник, — сделал несложный и само собой разумеющийся вывод, видимо, самый образованный из них, и движением, неспешным и вальяжным, толкнул стволом короткого автомата зарвавшегося, на его взгляд, бедолагу, в плечо.

"И умная…"

Но тут, все это время внимательно приглядываясь и принюхиваясь, зарычала красивая и умная овчарка по имени Гуам, заметив, как и Хейлика с Иммуммалли, движение странных теней в черных глазах нагловатого незнакомца.

И незнакомец заметил интерес к себе в глазах собаки.

И трое тоталитар, услышав собачий рык, увидели, как у словоохотливого наглеца, бесстрашного вероятно оттого, что выпил с утреца, в ответ на толчок вздрогнули и зазмеились волосы по крепким плечам.

Громче, испуганнее зарычал умный пес.

А волосы сильными, змеистыми движениями разбившись на подвижные пряди, обвили автоматный ствол и дальше ствольную коробку.

А тоталитары, пока что больше удивляясь, чем струхнув, тоже что-то подумали, и тоже потянулись к предохранительным скобам.

Хруп! Это тонкое железо ствольной коробки хрупнуло под напором змеистых волос. Бдзынь! Это покореженный магазин звякнул разогнувшейся пружиной, и из него посыпались безвольные патроны. Взвизгнула какая-то толстая дама и показала всем обернувшимся на этот взвизг свое недовольное лицо — видимо, холодный патрон попал ей за шиворот.

— Лучше бы повнимательнее присмотрелись, например, вот к этому господину, беглому туркменскому шаману, или к этой госпоже, будущей донской казачке, — улыбнулся наглец, но не наглой, а доброй, спокойной улыбкой. Вздрогнули волосы, так похожие на черных маленьких удавов, и отпустили скрученное железо.

И вдруг…

— Рыыммм… — негромко и коротко рыкнул на собаку мнимый бедолага, но рыком жутким, сильным, звериным, и все, кто услышал этот рык, все, кто был в вагоне, обернувшиеся и не успевшие, не зная, поняли сразу, что именно так рычит потревоженный пустынный лев. А Хейлика и не о всем, но о многом о чем догадавшийся Иммуммалли, безусловно испугавшись, инстинктивно отстранились, подались назад от вот только что интересного, вот только что так похожего на человека, по крайней мере внешне, собеседника. А у трех, тоже вот только что бравых тоталитар, у всех по-разному и с разной силой, но одинаково — в желудке, проснулся и боднулся животный, мерзлый страх. А собака, не только смелая, но и умная, и поэтому не самоубийца, заскулив, прижалась к еще сухим, но уже дрожащим ногам все-таки вооруженного автоматом хозяина.