Книга сновидений - [34]

— Вот так, начнешь изучать семейные портреты, и уверуешь в переселение душ! — громко пробормотал дядько Павло, он же в тайне доктор Пржевальский.

— Опять ваши латинские цитаты, — ответил на это парубок Мыкола, причем "и" в его имени читается как "ы", он же законспирированный навигатор Суппо Стейт.

— На этот раз английская. Если верить древней легенде, сложенной, впрочем, не ранее начала очередных темных веков, начала, не помню, в который уже раз, и записанной, кажется, доктором Боткиным.

— Так вот откуда? А я-то думаю! — неосторожно воскликнул более бодрый парубок. — Так вы, оказывается, почитатель доктора Боткина?

— Да, я вхожу в эту, заметь, не религиозную, как многие думают и часто об этом трубят, а интеллектуальную секту. Я еретик, приятель, я верю во внутреннее благородство, и поэтому привык всегда полагаться только на себя.

— Так вот почему мы торчим здесь почти что всю весну и вот уже половину лета! Потому, что вы привыкли полагаться только на себя?

— Я старше, и не то, чтоб умнее, а, скорее, мудрее тебя, — в который уже раз примирительно попытался объяснить навигатору разницу в профессиях доктор, — и не только потому, что меня зовут Павло. Именно в этих местах родился сказочник, ты же знаешь, и он появится здесь, рано или поздно.

Разговор этот происходил в селении, что граничит с лесом из акаций. Границ нечетких, рваных, взаимно проникающих друг в друга, как это часто бывает в природе, не испорченной вычурностью якобы художественных архитектурных линий. Два шабашника, или два поденщика, но если подумать — то скорее два наемника, удобно расположившись на починяемой ими крыше зернохранилища, на волнистом и местами дырявом шифере, отдыхая от несложного труда, приятного своей продолжительностью и отсутствием в нем надрыва, разговорились между собой, с высокого места обозревая лес из акаций на противоположном пологом холме.

— Как здесь красиво, — солидно, без восклицания восхитился видом открывающихся взору окрестностей не чуждый эстетики, а возможно даже и поэтики сам собою славный парубок Мыкола, — но жаль, что такая глухомань.

— Поэтому и красиво, — потянувшись, со сладкой грустью в голосе и приятной усталостью в теле ответил ему дядько Павло, — иначе быть не может. Иначе это называлось бы по другому, иначе это был бы или порядок, или бардак, а значит и выглядело бы соответственно своему скучному названию.

— Значит глухомань, по-вашему, лучше?

— Молод еще, чтобы понимать такие вещи! Верь мне на слово, Мыкола, и ты увидишь, что совсем скоро в этом, издали таком красивом лесу произойдут весьма примечательные события. Тем более один раз на слово ты мне уже поверил.

Могло б показаться, в звучании последних слов, что старший, но все еще крепкий, смеется над младшим, молодым и сильным, но это не так. Парубок не обиделся на дядьку — ведь в словах его была изрядна доля правды. Тем более расхожая истина: "Если б молодость знала, если б старость могла", с оговорками, но была вполне применима к их хоть и временному, но уже довольно продолжительному союзу. В ударах доктора было много опыта, но уже не было прежней быстроты, а вот у навигатора наоборот.

А лес был действительно красив, сочен издали взрывной, почти что бесконечной зеленью, еще не пожухшей от палящего южного солнца. И он совсем не походил на те, по сути тундровые пространства, которые пришлось преодолеть двум неуемным преследователям в погоне за призрачной, словно вечно вдаль убегающий горизонт, целью.

— А все-таки хорошо, что наша, до сих пор бестолковая толкотня так щедро оплачивается из бюджета бессмертных, — не утверждая, а как бы слегка удивляясь, снова заговорил Мыкола. — Неужели все так просто в этом разнообразном мире?

— А ты задал бы этот вопрос той саблезубой крысе, что потрепала нас в приледниковых тоннелях, — так же слегка вопросительно посоветовал своему молодому сотоварищу с возрастом несколько саркастический доктор.

— Да, хорошо, что мы тогда вовремя сумели зацепиться за нашу надувную лодку.

— Хорошо, что ты послушался меня и не надел болотные сапоги! Хоть ты и навигатор, но согласись, мог бы допустить ошибку.

— Соглашаюсь, — не желая спорить, кивнул в ответ на сапожное восклицание Мыкола.

— Мы были на волосок от смерти, а если бы еще и сапоги… волосок бы не выдержал. Тем более Боливар, как ему и предписано, сломал-таки ногу.

— Опять латинские цитаты! — снова воскликнул Мыкола, вспоминая студеную воду и то, как шипел вырывающийся из пробитого отверстия воздух.

Но дело не в цитатах. Просто доктор Пржевальский, он же дядько Павло, не очень-то хотел распространяться насчет щедрости бессмертных. Даже на границе людей и леса, на крыше большого и в начале лета пустого сооружения, в разговоре с уже в деле проверенным навигатором.

— И все же, — после некоторой паузы вновь заговорил неугомонный парубок, со звуком "ы" вместо "и" в псевдониме, — почему бессмертные так щедры? На кой черт им этот беглый каторжанин?

В ответ лишь что-то заурчало внутри его ленивого собеседника. Вероятно, это в довольном отдыхом и теплым солнцем теле шевельнулась неудобная, крамольная в этих благодатных местах, мысль. И следующая за ней — а не выдать ли парубку совет в выборе направления движения? Согласно розе ветров, плевков и прочих авиазадач и метеоусловий.