Книга осенних голосов - [5]

Бога нет (и де-факто лишь мизантроп

Мог тебя создать,

Чтобы корчилась в жиже печальных дум

От тринадцати до… сколько б ни жилось).

Он увидит, как в твой боевой костюм

Забивают гвоздь.

Расскажи ему. Вновь обагрил закат

Серый камень, застрявший в твоей груди».

И она рассказала ему, что ад —

Это рецидив.

Звездочет

Везде тебя искал. И зажигал лампаду,

Чтоб, видя свет в окне, ко мне вернулась ты.

И часовые-львы над петербургским адом

Нам выстроили мост из перистой тафты.

Закатный долгий день в тринадцать поколений.

И в рукаве огонь, и демон за плечом.

А мне бы лбом припасть к углам твоих коленей,

Но я почти никто: бродяга-звездочет,

Скиталец меж миров в плаще иссиня-черном,

Как ворон сам, кружу над водами Невы.

И все, что я хочу, – по крошкам хлебным, зернам

И желтым кирпичам проникнуть в твои сны.

Ты где-то на Земле, но будто в легкой дреме.

И Вечность на тебя глядит из темноты.

А я спалил добро в своем казенном доме,

Чтоб, видя свет в окне, ко мне вернулась ты.

Антидот

Самое неземное из чувств —

То, что щекоткой внизу живота

Бегает. Я к тебе лечу,

Селезнем в черном плаще кричу:

«Ну-ка, проклятые, от винта!»

Мне уступают, боясь огня,

Дружно богини твоих суббот.

Я ведь – дитя колдовского дня,

Ну, подойди же, прими меня

Капля за каплей, как антидот.

Есть чем похвастаться, смысла – нет,

И мне в обратный пора бы путь.

Ты снова прячешь в трюмо билет.

Бедный мой, бедный земной поэт,

Хватит меня принимать на грудь…

Теряя вечность в твоем лице…

Не спит Чудовище. Все прядет.

Витки соломы сплетает в нить.

Потертый обод скрипит, и свод

Чертогов мрачных готов пленить

Волшбою сон твой, дитя, и смех,

Набрать мозаикой витражи:

Ты сердце робко вручаешь тьме.

Ты здесь сама согласилась жить,

Шепча тихонько стальное «да»,

Судьбу вверяя чужой руке.

И то, что ты ему можешь дать,

Вминая тень в дорогой паркет,

Вдыхая розы певучий звук,

Шурша подолом вдоль галерей,

Поверь, ценнее любых наук,

Страшней подаренных им смертей.

Колдун, со взглядом хромого пса,

Плавник фаянса хранит в ларце —

Ты видишь, кем он с тобою стал,

Теряя вечность в твоем лице,

Не знавший ласки столетний зверь?

И в поцелуе, как во хмелю,

Забыться дай человеку, Белль,

Разрушив чары простым «люблю»…

Шифротекст. Мама звонит в «03»

Март – это ад, возведенный за ночь сплошной стеной.

Скачет давление. Мама звонит в «03».

Будто бы слышит ссутулившейся спиной

Мой сардонический, самый последний хрип.

Где твое место, немая моя война?

Я, безоружная, крылья в зубах несу.

Мама, пожалуй, права была, что весна

Полностью мне посвятит свой земной досуг.

Как бы дожить до апреля и майских гроз,

Первой грозы… И сбежать босиком домой.

Благовест в сердце сменил лейтмотив на «sos»,

Раненно брызжет красной строкой в ладонь.

Вот что криптографам перепадет в архив —

Черным акрилом исписанные бинты.

Если кому-то сгодятся мои стихи,

Пусть это будешь ты.

Непременно – ты.

Лето – самое время начать летать

Солнце бьет через прорезь стальных решеток,

Позументно теснится сквозь цепи дней.

Если втемную выбрать из всех высоток,

То одна непременно взойдет твоей:

Облака, что плывут по стеклу отрядом,

Отраженные звезды на глади шихт

И цветущие вечно японским садом

На чужом подоконнике лапы пихт.

Наблюдать твою жизнь по сигналам света:

Ты пришел, ты умер, расстроив мать,

Ты опять закурил (не дождавшись лета;

Лето – самое время начать летать).

И когда надоест тебе чтить балконы,

Мельтешить черной тенью за тем окном,

Выбирай самый долгий, спокойный сон мой:

Сон, в котором мы общий построим дом.

Двустоличное

В подлокотники кресла впаяны сны.

Говорила не раз: «Друг, шагни в мою полночь!»

У меня до сих пор с позапрошлой весны

Не выходит из пазух московская щелочь.

Я БГ-шных элегий усвоила суть,

В моих легких есть все: от Петра и до Блока,

Девяносто седьмого осенняя нудь

И мурашки от «Брата» и русского рока.

Как там Рим номер три в кружевах, трюфелях?

Ты совсем остоличился, пахнешь шанельно.

А у нас тут декабрь случился на днях.

Ты давай приезжай,

без тебя все же

скверно.

Мне говорили

Мне говорили: «Вот то окно.

И бледный свет из него неровен,

Авангардистски по планкам кровель

Он тянет щупальца: неземно

И пагубно для твоей души.

Ты заболела. Вернись, послушай…»

Мне объясняли, что свет не нужен,

И осаждали смешным «дыши».

И я дышала тогда весной

И терпкой, хищной ее прохладой.

Я для проформы шептала: «Надо!»

(Над адом выстроить путь домой).

Мне говорили: «А за окном

Мелькает тень твоего унынья.

Ее хозяин был обескрылен

За то, что вторгся кошмарным сном

В подкорку, череп разбив и сеть

Сплетая длинной паучьей лапой».

Я вспоминала, как «демон» граппой

Меня отпаивал час и четь

И укрывал с головой пальто,

Им только пахнувшим, темным, синим.

И целовал, и просил быть сильной…

Мне говорили: «Вот то окно.

Войдешь в чердачный свой минарет,

Протрешь ладонью пустые полки,

Вколотишь в зеркало прищур волка —

И вдруг поймешь, что

тебя

в нем

нет».

Бонни и Клайд

Я боюсь, это небо когда-нибудь все же уснет.

Я боюсь, эти звуки умолкнут и руки твои не обнимут.

И за тем поворотом, где дом мой, на кольцах гаррот

Задохнутся столетья, мишенью избравшие спину

Персонажа с условным рефлексом выискивать толк

В женском «буду любить». Пробираясь по крышам истерик,

Я базируюсь снайпером и контролирую торг