Книга, обманувшая мир - [170]

«Всё началось с того, что собравшихся перед залом заседаний членов комиссии стал обходить заведующий сельхозотделом ЦК КПСС И. И. Скиба и с каждым в отдельности о чем-то обменялся двумя-тремя фразами. Дойдя до меня, он с доверительным видом сообщил, что мне дадут слово для выступления, если я готов выступить за введение частной собственности на землю и включение её в товарный оборот. Услышав в ответ, что я против того и другого, Скиба сразу потерял ко мне интерес, отошёл и тем же доверительным тоном повёл разговор с кем-то другим… На заседании выступавшие доказывали необходимость введения частной собственности на землю и всячески проявляли своё единодушие с генсеком, выразившим во вступительном слове сожаление, что нет у него такого орудия земельных реформ, каким располагал Столыпин, — землеустроительных комиссий. Их поддержал присутствовавший на встрече экономист Η. П. Шмелёв, горячо требовавший «перехода от слов к делу». При этом он позволял себе в нетерпении стучать кулаком по столу. (Как говорили потом знающие участники встречи: «Не иначе как по поручению генсека».) Лишь иронические, а часто и резковатые реплики В. А. Стародубцева противостояли организованному давлению на генсека, который соглашался с каждым (впрочем, не исключая и Стародубцева)» ^{167}.

Ни о каком научном анализе эволюции форм собственности на землю в России и ее объективном социокультурном характере речь при этом не шла, разве что только формально. И так обстояло дело всегда, когда дело касалось аграрного вопроса и личности Столыпина. В целом миф (или «золотой сон») о Столыпине как о потенциальном «спасителе» России оказался на рубеже 1980-1990-х гг. необычайно близок массовому сознанию, вовлеченному в процесс манихейского переосмысления прошлого. Но внедрение этого мифа шло, как мы видели, с прямой санкции властей, и любого рода попытки историков объективно раскрыть роль убитого в 1911 г. премьер-министра царского правительства, к которому в то время охладел и Николай II, в тот период категорически отвергались. Можно привести пример с монографией А. Я. Авреха «Столыпин и судьбы реформ в России», которой выпала нелегкая судьба в самый разгар снятия цензурных запретов. А. Я. Аврех, крупнейший специалист по политической истории России до 1917 г., закончил работу над этим исследованием незадолго до своей смерти в конце 1988 г. Книга, однако, вышла только через два с половиной года и в совершенно искаженном виде! Объяснение этому странному факту находим у того же В. П. Данилова:

«А. Я. Аврех обратился ко мне с просьбой стать редактором этой книги и написать к ней предисловие. Автор застал лишь начало идеологической кампании по возвышению Столыпина и его аграрной реформы, но уже тогда смог оценить остроту и значение возникшей проблемы. В его книге было показано действительное содержание столыпинских реформ, их подчинённость помещичьим интересам и административно-принудительный характер их методов. Именно поэтому издание книги задержалось почти на три года, причём содержание подверглось грубому издательскому редактированию, многие тексты, не отвечающие новым идеологическим установкам, были изъяты. Я вынужден был отказаться от участия в издании настолько искажённой книги покойного автора. Мое предисловие было издательством отклонено» ^{168}.

Схожая судьба постигла другую «антистолыпинскую» книгу историка А. А. Анфимова, первоначальное название которой звучало так: «Реформа на крови». «Это было очень точное название, поскольку реформа была вызвана первой русской революцией и проводилась после её подавления. Издательства потребовали изменить название книги. Второе название было очень спокойным — “П. А. Столыпин и российское крестьянство”, но рукопись ни одно издательство не приняло» ^{169}. В итоге эта книга была опубликована только в 2002 (!) году тиражом 300 экземпляров.

Новая идеологическая цензура была связана с тем, что к тому моменту правящие элиты уже выбрали новый вектор развития России, названный обтекаемо «переходным» и «реформаторским». На самом же деле речь шла, как мы теперь понимаем, о кардинальной смене общественного строя в стране. Насколько это осознавали наиболее горячие сторонники перемен — представители советской (тогда еще) литературы и искусства, — сказать трудно, однако следует заметить, что историко-романтический миф о Столыпине был поддержан в первую очередь ими. Апофеозом в этом смысле стала речь писателя В. Распутина на Первом съезде народных депутатов СССР в мае 1989 г., где была впервые публично реанимирована цитата из Столыпина о «великой стране», которой не нужны «великие потрясения» — хотя потрясения уже шли вовсю, и во многом с подачи тех же писателей, поскольку В. Распутин в своей речи впервые проартикулировал крайне рискованный тезис о том, что Россия готова отделиться от республик, слишком рьяно, по мнению писателя, настаивающих на своей независимости ^{170}. Необходимо подчеркнуть, что этим откровенно националистическим лозунгом, заимствованным из арсенала идей Солженицына (о «возрождении русского национального самосознания»), в итоге, как известно, лучше всего воспользовался Б. Н. Ельцин, что привело к феномену «русского сепаратизма» и к краху Советского Союза