Книга, обманувшая мир - [10]

Доказательств к последнему тезису, очевидно, не требуется: они в изобилии представлены самим Солженицыным в его другой «обличительной» (а на самом деле на редкость саморазоблачительной) книге «Бодался теленок с дубом». Многочисленные признания писателя о «подпольном» и «подрывном» характере своей деятельности, о том, что он «западное радио слушал всегда», что еще в середине 1950-х гг. мечтал передать свои лагерные рукописи «какому-нибудь иностранному туристу», и т. д. — говорят сами за себя. В итоге тот факт, что «Архипелаг ГУЛАГ» оказался в нужное время в нужном месте, ярчайшим образом свидетельствует о давно запрограммированном расчете автора. Этот расчет не может быть прикрыт никакими патетическими фразами об «аресте» книги в СССР в августе 1973 г. как первопричине публикации на Западе: на самом деле известно, что книга была переправлена за рубеж еще в 1968 г. и только ждала своего часа.

Столь же важно подчеркнуть, что изначальная целевая (референтная) установка на Запад, на западного читателя-обывателя, который, как правило, очень мало знал о советских лагерях, обусловила и само содержание «Архипелага» с его демонстративной внецензурной «раскованностью» в формулировках (вроде «Истории нашей канализации» или «Перстов Авроры»), с многочисленнейшими преувеличениями и «страшилками». Пожалуй, самое яркое доказательство расчета книги на малоискушенных зарубежных читателей (а также и доказательство нескрываемой жажды саморекламы автора) — известная постановочная фотография Солженицына в лагерной телогрейке и кепке с номером, сделанная в 1960-е гг. специально для создания своего имиджа на Западе. Ведь в СССР-России никто никогда не поверил бы, что заключенным в лагерях дозволено было позировать фотографам…

Уже приведенных выше манипуляций Солженицына с цифрами потерь от репрессий, на первый взгляд, вполне достаточно для общего вывода об «Архипелаге ГУЛАГ» как о своего рода грандиозной исторической «обманке», «фейке» или «симулякре». Тем более что на этих многократно завышенных цифрах была построена, в сущности, вся концепция книги! Дальнейшие изыскания, кажется, можно было бы не продолжать: как говорится, «единожды солгавши, кто тебе поверит». Однако исследования необходимы, и они показывают, что в действительности едва ли не на каждой странице всех трех томов книги — рядом и вперемежку с эпизодами, которые внушают или могут внушать доверие — можно встретить и грубые натяжки, и перевернутые факты, и подтасовки, и обыкновенные домыслы, почерпнутые из «лагерного фольклора». Эта, фальсификационная, сторона «Архипелага» с максимально возможной на данный момент (но, естественно, не исчерпывающей) полнотой рассмотрена в разных статьях сборника.

Но к сочинению Солженицына может быть предъявлено на самом деле гораздо больше претензий, в первую очередь морально-этических, а также правовых. Это вполне закономерно, коль скоро речь идет о мистификации, т. е. о намеренной попытке введения множества людей в заблуждение. Обман, в какие бы одежды он ни рядился и какими бы благородными намерениями ни прикрывался, не нуждается ни в оправданиях, ни в снисхождении. В связи с этим встает главный вопрос: имел ли Солженицын какое-либо моральное право говорить от имени всех советских заключенных, или же это право было им самим себе просто-напросто бесцеремонно (и незаконно) присвоено?

С биографической точки зрения ответ вполне ясен: как ныне хорошо известно, лагерная судьба самого писателя была сравнительно благополучной, и его малого «одного хлебка» на отнюдь не тяжелых бригадирских работах в Экибастузском особлаге в 19511952 гг. было явно недостаточно для того, чтобы познать «вкус моря» (как пытался уверить читателей Солженицын). Неоспорим факт, что «Архипелаг ГУЛАГ» построен преимущественно на описании действительно страшного, но чужого опыта, которого сам автор никогда и близко не переживал. Еще более важен факт, что его книга основана в большой степени на чужих рукописях, не принадлежавших автору по праву, а это создает совершенно особые коллизии.

Нет никакого секрета в том, что книга Солженицына не состоялась бы, если бы автор не получил после публикации своей первой повести в «Новом мире» в 1962 г. огромного количества писем с воспоминаниями бывших заключенных. В дальнейшем писатель отчасти прибегал к записи устных свидетельств, однако основным его методом являлась компиляция разнообразных мемуарных источников, которые он классифицировал по определенному им тематическому («энциклопедическому») порядку от «А» («Арест») до «Я» (история ссылки и обращение к современности). У нас нет сведений о том, оформлялась ли как-либо процедура передачи рукописей и документов — скорее всего, нет, поскольку Солженицын в тот период пользовался особым доверием. Ему просто «давали», как он сам отмечал, материалы, не требуя ни расписок, ни гарантий соблюдения авторского права, ни согласований текста перед публикацией. И сам писатель, судя по всему, не интересовался никакого рода «юридистикой», считая себя, очевидно, кем-то вроде свободного собирателя лагерных источников. Однако на практике возникали ситуации, весьма уязвимые именно с точки зрения этики и права: ведь распоряжался Солженицын всем этим материалом исключительно по собственному усмотрению, переделывая его на свой лад и подгоняя под свою жесткую идеологическую (антисоветскую) концепцию.