Книга об отце - [28]

Вот пока все. Главное - пожалуйста, никому не говори. Если это попадет в саратовские газеты, то будешь во мне иметь врага на всю жизнь..." (Короленко В. Г. Избранные письма. В 3 т. Т. l. M., 1932. стр. 193-194.).

Уже с дороги отец писал Ф. Д. Батюшкову 10 июля 1903 года:

"Пишу вам в вагоне. Вчера выехал из Полтавы, потеряв много времени совершенно напрасно. Кажется, я уже писал вам о своих попытках отозваться на кишиневский погром. Их было две: одну послал в "Р[усские] ведомости]", где, по-видимому, она и не будет напечатана (Действительно, статья эта, названная автором: "Из переписки с В. С. Соловьевым", в то время не была напечатана в "Русских ведомостях" и появилась в этой газете под заглавием "Декларация В. С. Соловьева" лишь через несколько лет (1909, № 20).). Другую одолел для "Р[усского] бог[атства]" (Имеется в виду очерк "Дом № 13".). Вышло что-то сухое, обкромсанное и... опять едва ли все-таки пройдет. Польза одна: я все равно не мог ни о чем свободно думать, пока не отдал эту малую и плохую дань сему болящему вопросу... Теперь еду с совестью, освобожденной от него хоть до некоторой степени. Зной стоит тропический. В вагоне 30°, несмотря на раскрытые окна. К своему удивлению, я не особенно страдаю от жара и не испытываю одышки.

[...]Газетные человеки, слава те господи, не извещены..." (Короленко В. Г. Письма. 1888-1921. Пб., 1922, стр. 245-246.).

В письме моей матери 14 июля из Тимирязево отец сообщал: {94} "Мы едем до Шатков под Арзамасом, откуда идем на Понетаевку, Дивеево, Саров. Теперь 51/2 часов утра. Большую часть ночи мы с Сергеем провели на платформе вокзала. Часа два спали, завернувшись в плащи, с котомками под головами. На восходе солнца разбудил нас холодный ветер и движение вагонов. Перед нами отправлялся целый поезд с вагонами IV класса. Беспорядок страшный: толпы народа, шум, крик. Жел[езная] дорога никакой заботы не выказала и сделала только одно: за место в IV классе дерет плату III класса" (Короленко В. Г. Избранные письма. В 3 т. Т. l. M., 1932. стр. 198-199).

На следующий день он писал матери:

"...Вчера мы прошли 18 верст со станции Шатки на Хирино, Корино (иначе называемое Вонячкой) и Понетаевку. С нами, за нами, перед нами - тянулись массы народа. Между прочим, много лукояновских мужиков. На наши вопросы они объяснили, что они охрана, идут к Сарову держать пикеты и кордоны[...] Я очень доволен экскурсией, на дороге успел пересмотреть (в вагоне) статью, которую отослал в "Русс[кое] богатство]" из Рузаевки. Теперь никаких забот у меня пока нет, дневника не веду (только самый краткий) и только вам пишу подробнее. Много, и очень интересного, останется просто в памяти. Теперь меня интересует тот момент, когда мы, вместе с другими богомольцами, подойдем к Сарову[...]

Отдыхаем в тени у дороги. Провожу этот день, как и предполагал. В Полтаву теперь приходят юбилейные телеграммы. Кажется, затевалось какое-то чтение[...] А теперь над головой у меня шелестят деревья, над дорогой шевелится овес. Чудесно. По дорожке прямо на нас валит толпа мужиков, целый отряд. Оказывается, {95} опять "охрана"... Недавно мы встретили странника, который шел из Глухова. "На тракту не дают остановки. Хотел переобуться,гонят. Ступай подальше переобувайся. Пастуха со скотом не пропускают..." А я было думал в этом Глухове, если там есть почтовая станция, бросить это письмо.

16 июля.

Вчера ночевали в деревне Зерновке, в крестьянской избе, вповалку с мужицкой "охраной". Наслушались всяких легенд и разговоров самого удивительного свойства, в том числе о "студентах". То, что по этому поводу толкуют наши хохлы,- еще истинная премудрость в сравнении с толками этих мужиков. Они поднялись еще до свету, а мы вышли в пять часов. Теперь сидим в избе в селе Глухове, на большом тракту из Арзамаса в Саров. Уже издали мы увидали пикеты, шалаши, караульных. В селе масса полиции, казаки, всякое начальство[...]

У мостков на припеке сидят бедняги солдаты: "как бы кто не спортил моста"[...] По дороге среди богомольческого люда то и дело попадаются официальные лица. Едут, а иногда и шагают урядники, скачут земские начальники, сегодня проехал жандармский полковник и искоса поглядел на нас, троих странников, в городском костюме и не ломающих перед ним шапки[...]

Пришли в Дивеево еще рано. В монастырских гостиницах все занято. "Негде яблоку упасть",- говорили мне какая-то счастливица, устроившаяся ранее.. Устроились мы поэтому в селе, в тесной каморке сапожника" (Короленко В. Г. Избранные письма. В 3 т. Т. l. M., 1932, стр. 199-204.).

"...Сижу... под огромной елью, на опушке Саровского бора. Прямо передо мной - часовенка, дальше {96} монастырь с его церквами и колокольнями, кругом - народ, расположившийся, как и мы, на земле под соснами. Телеги, лошади, узлы, люди... Рядом с нами расположились кубанцы в папахах (из Ставропольской губернии). С ними - женщины и один слепой. Стоянка им не понравилась, и они снимаются. На их место становятся какие-то странные народы, с непонятным для меня наречием. Оказывается, греки и русские "из Таврии". Картина замечательно оригинальная: сосновый бор, сосны огромные, прямые, как свечи, между стволами - фигуры в разнообразных костюмах и позах, многие молятся на колокольни монастыря, кругом охваченного лесом[...]