Книга о Бланш и Мари - [48]

и юноша какое-то мгновение стоит перед ней совершенно неподвижно и смотрит на нее. Его загорелое тело обнажено до пояса, она знает, что ему пятнадцать лет, как и ей самой, но про себя она называет его мальчиком.

Каждый раз одно и то же. 15.26.

Она пробирается сквозь листву и видит воду, потом подходит к реке, а он стоит в воде, оборачивается, улыбается и идет ей навстречу.

Они лежат рядом в траве.

Очень осторожно он расстегивает на ней блузку, снимает и кладет рядом. Он касается ее груди тыльной стороной ладони. Во время их встреч всегда происходит одно и то же: ему разрешается ласкать ее, ей разрешается ласкать его, и все. И в этом, она знала, заключалось все самое высокое и чистое, ничто не могло подняться выше. Всегда будет вторая половина дня и косые лучи солнца. Солнце будет заходить в листву и полное теней будет, не обжигая, обвивать их своими лучами на берегу реки. У мальчика нет имени. Прикоснись ко мне, говорит она, но не больше. Тебе нельзя идти до конца, этого достаточно.

15.38. Это происходит именно сейчас. Как и должно происходить.

Осторожно. Рука юноши скользит по ее груди, а она проводит рукой по его спине, и это так приятно. Когда солнце садится, становится слышен звук бьющейся о прибрежные камни воды. Над ними словно бы возникает стеклянный свод, и он говорит: делай все, что хочешь. И она делает — ласкает его рукой там, где ей хочется, — и спрашивает: тебе приятно? Да, отвечает он, когда-нибудь мы дойдем до конца, ведь правда?

Она не отвечает. Она пробралась сквозь лес и листву, решительно, как бабочка, сбежавшая, но сознающая свою цель. Она чувствует себя в полной безопасности, ощущая, что ее лоно становится теплым и что в этой теплоте нет абсолютно ничего страшного. Мы делаем, что хотим, и однажды, говорит она, однажды мы дойдем до конца. Она прикасается к нему, а он лежит возле нее, теперь уже совершенно обнаженный, и весь сжимается, точно в судорогах, а потом лежит спокойно, глядя прямо в небо. Вот оттуда ты и сбежала, говорит он, что ты хочешь, чтобы я сделал? Делай, говорит она, то, что можно делать с бабочкой, сбежавшей с небес, где вечность превратилась в скуку, и играющей с тобой. Немного с опаской, говорит он.

Но мне известно, кто ты есть. Божья бабочка, в маске.

Да, говорит она. Осторожно. Осторожно.

Уже почти сумерки, и это прекрасно, и ей вообще не хочется просыпаться, давайте однократно приложим пресс к нескольким истерогенным точкам. С овариальным прессом можно повременить. Как вы видите, мой ассистент решительно, но не безболезненно, надавливает на точки в овариальной области. Обратите внимание на выражение боли, которое возникает внезапно и безо всяких физиологических оснований. Пациенты часто издают патетические возгласы вроде: Мама, я боюсь! Обратите внимание на эмоциональную вспышку, посмотрите на дугу, если мы допустим продолжение, могут возникнуть травмы, заметьте, наступает внезапное спокойствие, почти решимость, и казавшаяся безнадежной контрактура исчезает.

Солнце скрылось, сумерки. Какая странная темнота. Ей больше не виден другой берег реки. Юноша исчез, сумерки быстро сгущаются, темнота накатывает с востока, становится прохладно.

17.03. Ей нужно найти обратную дорогу через лес.

Как там было у него в стихах, о сбежавшей бабочке? Все опять должно быть нормально, что он там написал в стихотворении? Дорога через лес: так легко находить дорогу к берегу реки и так трудно возвращаться! Как бабочка, сбежавшая с небес. Играешь. С опаской? На берегу реки она была под защитой юноши. Скоро опять в глубину объятого ужасом леса.

Никакой листвы, только джунгли.

Все дикие звери наблюдали за ней молча. Юноша видел, кто она такая, и высказал. Божья бабочка, в маске.

Теперь главное — Мари.

Это невероятно трудно, ей необходимо найти взаимосвязь. Она знала, что справится.

VII Песнь о диких зверях

1

Перед окнами квартиры Мари в Париже росли деревья.

Бланш спалось все хуже, не давала покоя боль, чаще всего подступавшая перед рассветом, но тогда можно было смотреть в окно, наблюдая за тем, как постепенно светает, и видеть, как проступают стволы, потом тени, в которых угадывались кроны деревьев, потом появляются листья. Прямо как по дороге к берегу реки. Как и прежде, лучшие мгновения наступали, когда Бланш была уже почти у цели. В воде обязательно будет стоять загорелый, обнаженный до пояса юноша, и когда он обернется, она обнаружит, что у него лицо Шарко и что она знала об этом всегда.

Выводы свои она аккуратно записывала печатными буквами. Слова становились почти объемными, — никаких сомнений, она словно бы решилась на что-то, на что ранее не отваживалась. Или взывала о помощи. Как нам пережить любовь. Как мы смогли бы жить без любви. Об этом следовало непременно рассказать Мари. Бланш была почти уверена, но прежде должна была во всем разобраться сама.

Я всегда буду рядом с тобой. Чувство, что человек без благодетеля всегда живет под стеклянным колпаком, отчаянно царапает ногтями по стеклу, так и не выбираясь наружу. И вдруг там оказывается кто-то еще.

И кто-то шепчет: я всегда буду рядом с тобой.

Мари спросила, почему Бланш иногда кажется, что Шарко убила именно она. Потому, ответила та, что когда я вслед за ним миновала деревья. И мы встретилась на берегу реки. И когда он понял, что я люблю его. Он оказался не в силах бороться с темнотой. Если ты делишься своей темнотой с тем, кого любишь, иногда возникает столь сильный свет, что он убивает.