Книга Монеллы - [6]
— Сегодня ночью нельзя будет пуститься в море, — сказал юнга. Нужно будет пойти в таможенный сарай: там есть сено.
— Я не хочу, там грязно! — крикнула девочка.
— Так как же? — сказал юнга. — Тебе разве хочется увидеться с твоей мадмуазель?
— Эгоист! — сказала девочка, заплакав навзрыд. — Я не знала, что ты такой. Боже мой, если б я знала! И как это я тебя со- всем, совсем не знала.
— Что ж? ты могла ведь не пойти. А кто звал меня тогда утром, когда я шел по дороге?
— Я? О, лгун! Я б не пошла, если б ты мне не сказал. Я боялась тебя. Я хочу вернуться. Я не хочу спать на сене. Я хочу в мою кроватку.
— Делай как хочешь, — сказал юнга.
Она пошла дальше, пожимая плечиками. Через минуту она сказала:
— Если я иду с тобой, так только потому, что промокла; уверяю тебя.
Сарай стоял на самом берегу, и с клочьев соломы, торчавших из-под дерна его крыши, тихонько стекала дождевая вода. Они оттолкнули от входа доску. В глубине было что-то вроде алькова, образованного крышками ящиков и наполненного сеном. Девочка села. Юнга укутал ей ноги по колени сухою травой.
— Это колет, — сказала она.
— Это греет, — сказал юнга.
Он уселся у дверей и следил за погодой. Сырость пронимала его дрожью.
— Тебе не холодно, по крайней мере? — сказала девочка. — Ты еще заболеешь потом, что я тогда стану делать!
Юнга покачал головой. Они сидели молча. Несмотря на то, что небо было закрыто тучами, чувствовалось наступление сумерек.
— Я голодна, — сказала девочка. — Сегодня у мадмуазель на ужин жареный гусь с каштанами. О! ты-то ни о чем не подумал. Я принесла пирожки с мясом. Из них сделалась каша. На! возьми!
Она протянула руку. Пальцы ее прилипли к холодному тесту.
— Я пойду поискать крабов, — сказал юнга. — Они водятся там, у Черных камней. Я возьму таможенную лодку внизу.
— Мне будет страшно одной.
— Ты не хочешь кушать?
Она ничего не ответила.
Юнга отряхнул с своей блузы солому и вышел. Серый дождь окутал его. Она услышала его шаги, шлепающие по грязи.
Потом были сильные порывы ветра и торжественная, ритмическая тишина ливня. Мрак становился все сильней и все грустней. Час ужина у мадмуазель прошел. Там под висячими масляными лампами все спали в белых кружевных постелях. Несколько чаек криком предвещали бурю. Вихрь за кружился, и морские валы стали бомбардировать расселины утеса. В ожидании своего ужина девочка уснула. Немного спустя она проснулась. Юнга, должно быть, играл с крабами. Какой эгоист! Она прекрасно знала, что лодки всегда плавают по воде. Люди тонут только, если у них нет лодки.
— Я его хорошо проведу; пусть думает, что я сплю, — сказала она себе. — Я ему не отвечу ни одного слова, я притворюсь. Это будет отлично!
Поздней ночью она проснулась под зажженным фонарем. Какой-то человек в плаще с остроконечным капюшоном нашел ее, свернувшуюся в комок, как мышка. Его мокрое лицо блестело при свете фонаря…
— Где лодка? — спросил он.
А она негодующе крикнула:
— О! я так и знала! я была уверена! Он не нашел мне крабов и потерял лодку!
Сладострастная
— Это ужасно, — сказала девочка. — Из этого сочится белая кровь.
Она отрезала своими ногтями зеленые головки маков. Ее маленький товарищ спокойно смотрел на нее. Они играли в разбойников в темной каштановой аллее, бомбардировали розы свежими каштанами, снимали с них зеленую молодую скорлупу, клали мяукающего котенка на колья изгороди. В темной глубине запущенного сада, где росло огромное дуплистое дерево, был остров Робинзона. Садовый ручной насос служил военным орудием на случай нападения дикарей. Травы с длинными, черными головками, взятые в плен, обезглавливались. В колодезном ведре несколько синих и зеленых жуков, схваченных на охоте, с трудом шевелили свои отяжелевшие надкрылья. Они изрыли песок аллей, проводя по ним в боевом строе свои войска. Только что на лужайке они приступом взяли поросший травою холмик. Заходящее солнце обливало их сиянием славы.
Немного уставши после боя, они основались на завоеванных позициях и наслаждались созерцанием багровой дымки, окутывавшей даль.
— Если б я был Робинзоном, а ты Пятницей, и если б внизу был большой плоский берег, мы бы пошли искать на песке следы людоедов.
Она подумала и спросила:
— Робинзон бил Пятницу, чтоб он слушался его?
— Я уже не помню; но они били старых гадких испанцев и дикарей из страны Пятницы.
— Мне не нравятся эти истории, — сказала она, — это игры для мальчиков. Уже скоро ночь. Знаешь что? Если бы так поиграть в сказки: нам тогда будет страшно вправду.
— Вправду?
— Постой, разве ты думаешь, что великан-людоед с длинными зубами не приходит каждый вечер в лесную чащу?
Он посмотрел на нее и защелкал челюстями:
— И когда он кушал семь маленьких принцесс, он делал: гам, гам, гам!.
— Нет, не это, — сказала она, — тут можно быть только Великаном или Мальчиком-с-Пальчик. Никто не знает имени маленьких принцесс. Хочешь, я буду Спящей Красавицей в замке, и ты придешь меня разбудить. Нужно будет поцеловать меня очень, очень сильно. Ты знаешь, принцы целуют ужасно.
Он вдруг оробел и ответил:
— Я думаю, теперь уж слишком поздно спать в траве. Спящая Красавица лежала на своей кровати, в замке, окруженном терновником и цветами.
