Книга магии - [9]

Наверное, им было неловко. Взглянем-ка на происходящее их глазами: мальчишка, которого они походя шлепали по затылку, иногда лупили палкой, теперь стал ученым, волшебником, способным убить одним лишь взглядом или превратить кучу дерьма в чистое золото. Немудрено, что мы общались холодно-официально.

На собрании я не услышал ничего нового – возчик рассказал все что мог, да и собственное мое воображение довершило картину. Я произнес речь о том, как следует себя вести и какие беды ожидают ослушников в случае игнорирования моих инструкций. Потом встал, дав понять, что собрание завершено. Тогда Шап, мой дальний родственник – в деревнях все друг другу родные так или иначе, – спросил меня насчет племянника. Племянника? Тут меня осенило. Он спрашивал про Гнато.

– У него все хорошо.

– Он ученый? Как ты?

– Как я. Значит, он сюда не возвращался?

– Мы не знали, жив он или нет.

Ну да, насчет меня то же самое.

– Я расскажу ему про отца. Может, ему захочется… – Я замолчал, осознавая, что сейчас собирался сказать. Посидеть на могиле? Какой? Обычно останки четвертованного возвращенца захоранивают по границам прихода.

– Он захочет узнать.

Это была откровенная ложь, но должен признать, что мне хотелось рассказать ему. На моем месте он поступил бы так же.

* * *

Отец Гнато и на этом свете не был семи пядей во лбу. Мертвым он приобрел определенную хитрость и сметку, хотя, возможно, это свинья попалась умная. Я караулил его три ночи. Он не особо таился, и силищи у него осталось предостаточно. Когда я наконец справился с ним с помощью posuiadiutorem, то сам выдохся и дрожал как осиновый лист.

Должно быть, я ввел вас в заблуждение, назвав его свиньей. Нет, благостная картинка жирной розовой свинки, похрупывающей капусткой в хлеву, тут не годится. Дикие свиньи огромны, весят до полутонны, покрыты лоснящейся проволочной щетиной, здорово мускулистые. Настоящие, то бишь живые, известны подкупающей застенчивостью, они тихо сидят, притаившись в кустах. Если ты идешь по лесу, шумя как придурок, то никогда их не увидишь, пока случайно не наступишь на хвост. А как наступишь – тут тебе и конец. Доблестные охотники на чертовых кабанов с удовольствием расскажут тебе, что лесная свинья – самое опасное животное в Пермии, гораздо страшнее волков, медведей или лосей. Настоящие свиньи темно-рыжего цвета, а отец Гнато черен как смоль, и глаза у него красные, горящие, что уголья.

Когда завалишь возвращенца, с ним надобно поговорить. Я встал – ноги у меня подкашивались – и приблизился, тщательно соблюдая безопасное расстояние, даже после двойной дозы lorica.

– Здравствуй, – сказал я.

Парализованная туша уставилась на меня, подрагивая пугающе человеческими ресницами.

– Мы знакомы?

– Я сын кузнеца.

– Точно. Ты уехал в город учиться на волшебника.

– Я вернулся.

Он хотел кивнуть, но у него не получилось.

– Что со мной будет?

– Ты и сам это знаешь.

Я понял, что он смирился со своей участью, достаточно трезво восприняв ситуацию.

– Боль… Мне будет больно?

Неприятная тема, но сомнений на этот счет не было.

– Боюсь, что да. Ты ведь живой.

Я не стал добавлять: сам виноват, что вернулся. Не будешь же спорить с тем, кому предстоит пройти через адовы муки.

– А потом… Я умру?

Ненавижу такие разговоры.

– Нет, ты не умрешь. Ты просто не сможешь больше распоряжаться своим телом. Жить будешь, но… делать ничего не сможешь.

Я чувствовал, как его охватил ужас. Да мне и самому стало не по себе. Честно говоря, нет ничего хуже, чем лежать в черной земле без движения… вечно… Но увы – не тебе решать, быть возвращенцем или нет, обычно профессионалы предупреждают о возможном исходе. Что ж, бывает… Невезение. И, конечно, наследственность. А Месоги за тысячелетия кровосмешения давно уже превратилось в одну большую семью. Хорошо бы меня минула сия участь, но даже я не в состоянии этого предотвратить.

– Отпусти меня. Я уйду далеко, в те края, где нет людей. Обещаю никому не причинять зла.

– Прости, если Орден узнает – мне конец.

– Они не узнают.

Действительно, откуда им узнать-то? Вернусь в город, скажу, что не справился со свиньей, они пошлют еще кого-нибудь, а к тому времени отец Гнато уйдет далеко (хотя они всегда возвращаются, с этим ничего не поделать). Я испорчу свою репутацию идеального агента. Вот будет здорово! Я иногда задумываюсь о своем дедушке – живые куски в сырой земле. Как бы я себя чувствовал?

– Извини, – сказал я. – Работа есть работа.

* * *

Мы распилили его на куски поперечной пилой. Если вы не в курсе, пилить надо вдвоем. Один пилит с одной стороны, другой – напротив. Один толкает, другой тянет. Я тоже приложил руку к процессу, из чувства долга, но у меня никогда не получалось попасть в ритм.

* * *

Я покидал родную деревню не в самом радужном настроении. Как уже было сказано, если ты победил свои страхи, наступает легкая эйфория. Я вернулся, больше мне не придется этого делать, груз сброшен с плеч. Я поднимался по утомительно длинному холму и вдруг поймал себя на мысли: не важно, чего я добился, здесь мои корни, здесь сокрыта часть меня самого. Наверное, возвращенцы натолкнули меня на эту мысль.

Видите ли, возвращение – типичное для Месоги событие. Возвращенцы есть и в других местах, но, когда удается проследить линию предков, оказывается, что у них присутствует, хоть и капелька, крови Месоги.