Книга магии - [7]

* * *

Нужно было соблюсти все необходимые формальности. Пришлось повидаться с родителями мальчишки. Мы долго, нудно беседовали. Его родители сначала испугались, потом разозлились, но тут я предложил компенсацию за потерю работника. Орден баснословно богат. В городе на десять крейцеров можно прожить неделю, если ты не особо привередлив. В Месоги же это целое состояние. Нам позволено платить за ученика до двадцати крейцеров, но деньги не мои, а я человек честный.

* * *

По возможности я всегда предпочитаю ходить пешком, с повозками и каретами мне не везет. Лошади меня не любят: они чуткие твари, и что‐то во мне им не нравится. Стоит мне сесть в повозку или карету, жди беды. Если не с лошадьми, то сломаются ось или спица, или карета завязнет в колее, а то случается – возница упадет, корчась в судорогах. Я не один такой, у многих из нас в пути происходят разного рода несчастья, но лучше встретить их на суше, чем на море, как бедный отец Инцитатий. Чтобы добраться до Месоги, я нанял лодку от города вниз по реке Аспер до самого Старка, а остальную часть пути прошел пешком. Жаль, что реки текут только в одном направлении. Возвращаясь, я двину до Инсупер, поплыву на барже-лесовозе до моря, а там – до города на судне, перевозящем зерно. У меня морская болезнь, а заклинания от этого нет. Не везет так не везет.

От Риенса до Инсупера – семнадцать миль, вниз по долине и вверх по Чертову холму. В шести милях от Риенса дорога проходит через деревушку. Можно еще пройти старой дорогой к Тору, потом свернуть вниз, в леса, пересечь реку Блэквотер у Сенс-Форд, и окажешься на главной дороге в миле от деревни. Этот путь на пять миль длиннее, ненадежный и опасный, но зато не надо заходить в деревню – унылейшее, типичнейшее для Месоги местечко.

Везет как утопленнику. Я поплелся наверх, к Тор-Дроув, поскользнулся и скатился по лесовозной колее, заросшей вереском, где лесозаготовщики жгли хворост, и обнаружил, что река Блэквотер вышла из берегов от весенних дождей, брода не найти, как и способа перебраться на тот берег. В отчаянии я подумал, не раздвинуть ли мне воды или не повернуть ли реку вспять. Но на это существуют строгие правила, а будущему главе кафедры Совершенной логики нарушать их не к лицу, тем более понять, чья это проделка, не составит никакого труда – все знают, где я.

Так что пришлось тащиться назад, вверх по лесовозной колее, вниз к дороге, и от унылых размышлений о моей чудовищно растянутой одиссее путешествие стало еще утомительнее. Переночевав под буком и проснувшись от хрюканья диких свиней, на рассвете я добрался до деревни (простите, не хочется упоминать ее названия).

Напрасно я надеялся, что здесь хоть что‐нибудь изменилось. Кузня по-прежнему находится на главной улице. После смерти отца мать переехала к родне на север. Приобрел кузню какой‐то трудяга, стук молота по наковальне слышался за двести ярдов. Мой отец начинал работать через три часа после рассвета – «надо уважать соседей», которых он ненавидел и с которыми без конца ругался. Петли на воротах так никто и не закрепил, труба того и гляди рассыплется, держится исключительно на честном слове, – в Месоги на этом зиждется всё и вся.

Я натянул капюшон поглубже, чтобы не быть узнанным. Нечего и говорить, что при виде меня все бросали работу. Каждый здесь, кто старше двадцати лет, был мне знаком.

Гнато родился в семье угольщика. В Месоги сильны социальные различия, и угольщики, живущие на открытом воздухе, передвигающиеся по лесу с места на место, якшающиеся с чужаками, находятся на низшей ступени. Даже моя родня смотрит на них свысока. Но отец Гнато каким-то образом унаследовал ферму, примыкавшую к деревне. Загон выходил к дороге, там угольщик построил сараи для угля и дом. Ничего не изменилось… Из дома вышли четверо, неся на плечах дверь, на которой лежало что‐то, завернутое в занавеску.

Я остановил какую-то старуху, не будем уточнять имя, и спросил:

– Кто умер?

Она ответила, что отец Гнато. Гнато больше не носит это имя, так же, как и я свое. В Ордене каждому дают религиозное имя. Наши настоящие имена состоят из пяти слогов и не вписываются в общепринятый алфавит. Женщина посмотрела на меня.

– Я тебя знаю?

Я покачал головой.

– Когда он умер?

– Болел последнее время. Ты знаком с семьей?

– Я встречал его сына в городе.

– А, этого… – Она нахмурилась.

Такие строптивцы эти крестьяне – и lorica их не проймет, поэтому я не стал обращать внимание на ее гримасы.

– Значит, он еще жив?

– Говорят…

– Я точно тебя не знаю? Голос вроде знакомый.

– Нет, мы никогда не виделись.

Отец нашего Гнато… Шумный, вспыльчивый мужик, поколачивавший жену и дочерей, пьяница, буян, озлобленный на весь мир. Люди ни во что его не ставили, хотя он работал всяко больше других. Красномордый от угля и пьянства, прихрамывающий на одну ногу громила, стыдящийся своего тощего, вороватого, никчемного сына. По здешним меркам, он дожил до глубокой старости. Маленькая высохшая женщина, бредущая за процессией, должно быть, его измученная жена. Теперь она обеспеченная женщина – освободилась наконец от этой свиньи. Она плакала. Странный народ…