Книга Каина - [8]

Непонятней было с Нореей, младенцем в корзинке. «Она ведь еще никто, – думала Лета, – и все же они решили, будто Норея такая же своевольная и сильная, как Ева».

– Она будет такой же красивой, как ее мать, – изрек Адам.

И Лета удивилась: девочка была ничем не симпатичнее других малышей.

В это утро Лета впервые задумалась о том, что они могли говорить когда-то о Каине, какой образ ваяли из него, когда он еще лежал в колыбели.

Увы, она не могла себе этого представить.

Глава пятая

Солнце в этот день стояло на небе неподвижно. «Наконец-то нынешней весной после дождей и ветров настало приятное тепло», – подумала Ева. Женщин вновь разделила преграда молчания, даже дети не могли ее сломать. Даже Сиф с его живостью, забавами и вопросами.

Ева отвечала ему рассеянно. Лета не отвечала вообще. «Разве ты не слышишь?» Да, она слышала, но как-то издалека.

Лета целиком ушла в себя, в свое тело, к тому чуду, что уже почти оформилось в ней.

Адам вернулся с пастбища, женщины нехотя подали ему еду, на сей раз обе благодарные за его тяжелое молчание. Уходя, Каин взял с собой пищу, предупредив, что не придет к обеду, хотя работал он не так уж далеко – время от времени они слышали удары его топора, взрывавшие тишину.

«Ну и ладно», – думала Ева, не готовая встретиться с ним, пока не разберется с ночным сном, который ее взволновал.

«Ну и ладно», – думала Лета, не желавшая, чтобы кто-то мешал ее погружению в себя, не желавшая волноваться из-за недовольства в его темных глазах, не желавшая сгорать от стыда за собственную неполноценность.

Адам, пока ел, немного отдохнул, а потом вернулся на пастбище, прихватив, как обычно, с собою Сифа на вторую половину дня. Норея, тоже напитавшаяся, теперь играла на овчине, греясь на солнышке. Но недолго – день для нее излишне затянулся, она устала и заснула.

Солнце по-прежнему неподвижно стояло на небе; оно лишь чуть-чуть сдвинулось к западу, когда Лета вдруг почувствовала дурноту, явственно ощутив, что съеденные ею хлеб и овечий сыр подкатили к горлу, будто уже не нужны были мальчику, сидевшему в ней.

Они мешали ему собираться с силами. Лета отправилась к выходу – освободилась от ненужного. Ее смуглая кожа побледнела. Вернувшись, она тщательно умылась и выпила немного воды, которую предложила Ева.

Сказала:

– Я устала, попробую немного поспать.

И только тогда Ева поняла: больше нет времени молчать, мучаясь в раздумьях. Ей и этой девочке предстоят сутки великих свершений. Беспокойство взорвалось в ней.

С этого мгновения солнце больше не стояло неподвижно – так показалось Еве. Наоборот, оно с сумасшедшей скоростью понеслось навстречу вечеру.

Она внесла спящую малышку в пещеру и уложила ее в колыбель. Посидела немного, обдумывая предстоявшие хлопоты. Понадобится целый котел воды, чистые куски холста, хороший и ровный огонь, острейший кремниевый нож, валериана, если все слишком затянется.

Девочка рожает впервые, к тому же она слишком молода.

Времени уйдет много.

Как назло, Адам ушел. Может, ему следовало бы позвать Каина?

Она ненадолго отлучилась в соседнюю пещеру. Лета спала спокойно, розовощекая, как дитя.

Ева тихонько укрыла ее одеялом – внутри было прохладно. Быть может, она ошиблась, быть может, еще не время?

Кстати, есть ли повод беспокоиться? Лета не раз и не два наблюдала, как рожают, спокойно и уверенно помогала Еве в те трудные дни, когда появилась на свет Норея.

«Но одно дело помогать при родах, а другое – рожать самой», – подумала Ева. Лета не могла знать, что чувствует роженица.

И все же девочка сама не беспокоится.

Она полна уверенности.

Она спокойно ушла в себя, собралась с силами.

Здесь нет поводов для страха.

И все же Ева боялась.

В следующее мгновение Ева уже знала, кто был тот ребенок, которого Каин протянул ей во сне. Нет, не Норею, как она посчитала.

И не ребенка, который должен родиться сейчас.

Нет, себя самого, грудного, таким, каким он был давным-давно. Его-то Ева и не узнала.

– Сны – сумасшествие, только слабоумные прислушиваются к снам, – громко сказала Ева, пытаясь стряхнуть с себя отчаяние.

Был вечер, и ужин на столе. Адам вернулся с Сифом, пришел наконец и Каин. Ева протянула ему миску с соленой рыбой, вареными овощами и, избегая его взгляда, сказала:

– Лета спит, и мне кажется, что так лучше всего. Ее пора приближается.

И в этот миг на Каина налетел ветер, странный ветер откуда-то издалека. Он ворвался в уши, заполнив их воем, шумом листвы, а сердце наполнил тоской и печалью. Каин почему-то узнал его и невольно бросил взгляд на кроны яблоневых деревьев.

Но не было еще никакой листвы, которую мог бы трепать воющий ветер: на деревьях только-только набухли почки.

И было тихо, ни одна ветка не шевелилась, как бывало в сумерках, когда на мир опускается мрак.

Но он отчетливо слышал ветер.

– И все же она должна что-нибудь съесть, – услышал он свой голос.

Ева кивнула, раскрошила хлеб, согрела молока, приправив его мятой и подсластив медом. Такую еду она обычно готовила детям в трудные дни, когда требовалось утешение.

Каин взял дымящуюся чашу и пошел к жене. Осторожно разбудил ее.

Когда пар от сладко-горячего молока добрался до Леты, ей вновь стало плохо. Резко ударила она по ложке в руке Каина, закричала: