Книга алхимика - [99]
Когда я со всей серьезностью принимался во всех подробностях объяснять, насколько сложное дело они мне предлагают, Азиз с Ефремом некоторое время слушали меня, стараясь сохранять непроницаемые выражения лиц, но потом принц не выдерживал и с визгливым смехом заключал меня в объятия.
— Да он тебя дразнит, дурак! — говорил мне он.
А потом они хохотали, глядя, как я краснею от гнева.
Попробуй сам представить, читатель, каково мне было! Человек, которого я некогда любил больше жизни, глумился и насмехался надо мной. Впрочем, должен признать, мои чувства к нему окончательно не угасли. Они, словно незаживающая язва, мучили меня, несмотря на все мое отвращение к ужасным преступлениям, которые совершил принц. Каждый день мне приходилось напоминать себе о пелене, что пала с моих глаз. Я больше не мог оправдывать его глупости и безрассудства. Я понимал, что если хочу помочь Паладону и Айше, то должен относиться к Азизу как к врагу.
Но каким же милым он был врагом! Порой, когда я видел, как он, опершись головой на руку, склоняется над столом, я начинал любоваться его улыбкой на алых губах и его черными как смоль локонами, залитыми солнечным светом. В такие моменты мне казалось, что я люблю его с прежней силой. Если бы он всегда обходился со мной жестоко и бессердечно, мне было бы гораздо легче, однако порой, особенно когда мы с Азизом оставались наедине, он приветливо, совсем как в старые добрые времена, начинал расспрашивать о моей матушке или о каких-то моих делах. Принц всегда был рад проявить широту души, если это не задевало его личных интересов. Порой он просил меня о помощи — например, в запутанных вопросах дипломатии или же, когда верховный факих начинал возражать, ссылаясь на Коран, против того или иного нового закона. Силясь понять мои объяснения, принц устремлял на меня взгляд ясных глаз и хмурил брови. Когда же наконец ему это удавалось, он расплывался в довольной улыбке. В эти моменты я не мог не вспоминать те чудесные времена, когда мы были мальчишками и я помогал ему с математикой.
В эти мгновения меня снедало искушение поверить, что передо мной невинный впечатлительный юноша, которого беспринципные советники вынудили пойти против своей совести, заставив свернуть на путь зла. Тут мне приходилось напомнить самому себе, что если Ефрем и прочие советники и были стервятниками, то допустил их в наш эмират не кто иной, как Азиз. Они никогда не пришли бы к власти, если бы не тщеславие, честолюбие, бессердечие и себялюбие принца. Винить во всем следовало его, и только его.
Всякий раз, чтобы не оплошать, мне приходилось бороться в душе с самим собой. Я всегда должен был оставаться начеку, чтобы не дать чувствам ослепить себя и заставить забыть об окружавших меня опасностях. Моим оружием теперь стала любовь, точнее, любовь притворная. Пока Азиз продолжал считать меня ослепшим от страсти и безгранично преданным ему, я мог оставаться в его свите. Я понимал, что если хоть раз дам волю своим чувствам, то тем самым все погублю. Азиз или, вернее, проницательный Ефрем сразу заподозрит измену.
Поэтому я даже поощрял шутки и глумление над собой. Разыгрывать шута было легче, чем предавать единственного оставшегося друга. А ведь именно это я и делал всякий раз, когда поносил его. В роли шута имелось еще одно неоспоримое преимущество. Шут — как пес: стоит тебе отвлечься от него на мгновение, и ты тут же забываешь о его существовании. Порой Азиз и Ефрем беседовали часами, не обращая на меня совершенно никакого внимания. Так я многое узнал о действиях Азиза и его приспешников. Соглядатаи Ефрема были повсюду, а по улицам рыскала тайная сыскная служба. На самом деле не такой уж она была и тайной, поскольку Ефрему хотелось держать людей в страхе. Однако, зная заблаговременно о планах Ефрема, мне удавалось пусть и редко, но все же встречаться с Паладоном, и при этом я был более или менее уверен, что нас с другом не застанут врасплох. Обычно же мы общались с ним посредством записок и писем, которые прятали в заранее оговоренных местах.
Айша и Паладон обменивались через меня письмами, если не ежедневно, то по меньшей мере четыре-пять раз в неделю. Я ни разу не заглянул в их послания, но видел, как они их читают. По слезам в глазах и улыбкам на их лицах можно было без труда догадаться, что разлука не ослабила их чувства. Нет, наоборот, пламя любви разгорелось еще жарче. Всякий раз, беседуя с ними, я твердил, что нельзя оставлять надежды на лучшее. Настанет день, и я придумаю, как свести их вместе. Снова и снова я повторял, что творящееся в эмирате безумие когда-нибудь сойдет на нет. Я не видел к тому ни малейших предпосылок, однако они хотели верить в лучшее, и мне казалось, что вера, которую я поддерживал в них, хоть немного облегчает им муки вынужденной разлуки.
Айше было тяжелее, чем Паладону. Он-то мог забыться, уйдя в работу, а его бедная возлюбленная была обречена на изнуряющее безделье в обществе легкомысленных наложниц, чей смех и пустые разговоры лишь усиливали ее горе. Всякий раз она ждала моего появления с таким же нетерпением, как когда-то самого Паладона, поскольку я был единственным, кому она могла доверять. При этом нам было нельзя забывать о бдительности. Гордость не позволяла Айше жаловаться наложницам на свою горькую долю. Кроме того, имелась и другая причина, в силу которой возлюбленная Паладона предпочитала держать рот на замке. Она прекрасно понимала, что слухи и сплетни быстро распространяются и легко просачиваются за пределы гарема. Молчаливые евнухи, сновавшие с чашами, наполненными щербетом, и рабыни, стоявшие на коленях у станков, на которых наложницы ткали гобелены, обладали острым слухом. Тайны и секреты, передававшиеся шепотом в гареме, нередко уже на следующий день обсуждал весь базар. Из года в год жители нашего города с удовольствием пересказывали истории о мужской силе Абу и сплетни об интригах ревнивиц, боровшихся друг с другом за внимание эмира. Сам эмир ничего против этого не имел, поскольку видел в этом признак народной любви. Теперь же и самая невинная вскользь брошенная фраза могла превратиться в нелепый слух с чудовищными последствиями. Даже в самом дворце нельзя было с уверенностью назвать всех, кто наушничал Азизу и Ефрему. С Айшой мы говорили мало и только по-гречески. Я притворялся, будто учу ее этому языку.
Путешествие графов дю Нор (Северных) в Венецию в 1782 году и празднования, устроенные в их честь – исторический факт. Этот эпизод встречается во всех книгах по венецианской истории.Джакомо Казанова жил в то время в Венеции. Доносы, адресованные им инквизиторам, сегодня хранятся в венецианском государственном архиве. Его быт и состояние того периода представлены в письмах, написанных ему его последней венецианской спутницей Франческой Бускини после его второго изгнания (письма опубликованы).Известно также, что Казанова побывал в России в 1765 году и познакомился с юным цесаревичем в Санкт-Петербурге (этот эпизод описан в его мемуарах «История моей жизни»)
Густав Эмар — признанный классик приключенческого жанра, романист с богатейшим опытом морских путешествий и опасных экспедиций в малоизученные районы Африки и Южной Америки. Он командовал пиратской бригантиной и томился в плену у индейцев Патагонии, и эти приключения писателя-авантюриста отражены в десятках блистательных романов, которые читаются на одном дыхании.В сборник вошли два романа Густава Эмара.Первый, «Поклонники змеи», — о зловещем культе Вуду, о магических обрядах и кровавых ритуалах гаитянских жрецов, которые выступили с оружием в руках против белых поработителей.Второй — о противостоянии белых поселенцев и техасских индейцев, возглавляемых отважным и жестоким вождем по прозвищу Черная Птица.Издание подготовлено по тексту 1898 года.
В пятый том Собрания сочинений известного французского писателя Гюстава Эмара входят романы «Золотая лихорадка» и «Курумилла», продолжающие цикл романов о приключениях Валентина Гилуа и его друзей.
В повести описывается промежуток с конца 1919 г. по конец 1921 г. на фоне окончания Гражданской войны в России. Человек, мало что помнящий, бежит из Москвы за страшное злодеяние, которое он случайно совершил против вождей Революции. Беглец был членом партии большевиков, но теперь ему вынесен смертный приговор и отсрочить его исполнение возможно только на Юге, где еще цепляются за последние клочки земли белые. Постепенно открывается предыстория беглеца, оказываются замешены потусторонние силы, стоящие за противоборствующими сторонами, высокая политика и простые человеческие судьбы, которые оказались раздавлены жерновами Революции.
«Люди и нелюди» – это первая часть романа «Проклятый род». Действие охватывает реальные исторические события: борьбу донского казачества с Крымской и Ногайской ордами, Ливонскую войну. Однако главные герои романа не царь Иван Грозный, не король Речи Посполитой Стефан Баторий и даже не лихой разбойный атаман Иван Кольцо, а простые казаки, истинные защитники Отечества и православной веры. Это повествование об извечных человеческих страстях, пороках и добродетелях, особо ярко проявляющихся в эпоху великих перемен.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.