Книга 1. Изгнание - [20]

Его отец, Николай Егорович Врангель, был заметной фигурой в деловом и промышленном Петербурге. Председатель Амгунской золотопромышленной компании, член правления Биби-Эйбатского нефтяного общества и Товарищества спиртоочистительных заводов, вице-председатель акционерного общества «Сименс и Гальске», известный коллекционер, он незаметно, как бы исподволь, готовил себе смену. Старший его сын Петр, окончив Горный институт, должен был заменить его в деле, младший, Николай, — в искусстве. Судьбе угодно было распорядиться иначе. Младший, став довольно знаменитым искусствоведом, умер рано. Старший самостоятельно определил для себя военную карьеру. Не прошедший, правда, юнкерской подготовки и произведенный в офицеры по экзамену из вольноопределяющихс я, Врангель тем не менее считал себя в душе военным. Всеми силами он поддерживал эту веру и в лейб-гвардии казачьем полку, где служил и оставил по себе славу лихого гуляки и веселого, ценящего шутку и соленое словцо сотоварища (он не был на деле ни тем ни другим); и в лучших залах и дворцах сиятельного Петербурга, где была приметна всем его высокая долговязая фигура и энергичное запоминающееся лицо; и на фронтах японской войны, где он — хорунжий 2-го Аргунского полка Забайкальского казачьего войска — поражал более экстравагантными черкесками и черными папахами, нежели воинскими доблестями, хотя и в оценке последних начальством — по непонятным для сослуживцев причинам — всегда оказывался первым. Впрочем, сослуживцы и между собой никогда не жаловались на него: умел Врангель, прозванный в гвардии «Пипером», располагать к себе людей, был, как казалось, достаточно прост и доступен, всегда в хорошем настроении, всегда весел и общителен, а чуть повод появился — вызываются трубачи, шампанское льется рекой. Эти качества и вели «Пипера» по жизни. А еще — удача, твердая вера в свою судьбу, в то, что он сам может управлять ею. И в чутье. Чутье у Врангеля было удивительное, прямо-таки фантастическое: и на себя, и на людей, на которых следует опереться, и на момент, который можно использовать.

Окончив Академию Генштаба, в мировую войну он командовал 1-м Нерчинским казачьим полком, входившим в Уссурийскую генерала Крымова дивизию, действовавшую в Карпатах. Потом добился назначения флигель-адъютантом к Николаю II (вот она, удача! — ухватил за хвост, держи!), но и тут, разобравшись в обстановке при дворе, предшествовавшей революции, понял, что голову здесь сложить легче, чем карьеру сделать, и поспешил вновь вернуться на румынский фронт (вот он, подлинно патриотический поступок русского офицера!), где вскоре, произведенный в генерал-майоры, вступил в должность командира бригады, а позднее, когда генерала Крымова назначили командиром корпуса, принял от него Уссурийскую дивизию, — такому стремительному взлету позавидовали и все его друзья, свитские офицеры.

Одного не смог предусмотреть Врангель — революции.

Так разве один он? Но и тут, следует отдать ему должное, барон Петр Николаевич не растерялся, не кинулся очертя голову в поспешные авантюры. Нужно было оглядеться — он запросился в отставку, уехал в Крым, отверг хорошее на первый взгляд предложение гетмана Скоропадского, своего бывшего приятеля и однокашника, идти к нему начальником штаба. Правительство Скоропадского держалось на немецких штыках, Врангель же решил ставить в тот момент на Антанту, несмотря на личные пронемецкие симпатии, которые он тщательно и долго скрывал. Поэтому-то, как только набрала силу Добровольческая армия, ринулся Врангель в Ростов, а затем в Екатеринодар, мгновенно добился аудиенции у Деникина, униженно и фарисейски просил доверить ему хоть эскадрон для святой борьбы (он заранее узнал все, что требовалось, о Деникине для этой первой встречи и поэтому безошибочно бил в самые незащищенные места «пресимпатичного носорога»). Деникин, мгновенно проникшись симпатией, предложил ему, молодому генералу, командование 1-й конной дивизией, и хотя это вызвало ярость и смуту в лагере «первопоходников», Врангель незамедлительно стал начальником дивизии. Уже тогда, при первой встрече с Деникиным, у Врангеля родилась твердая вера в правильность выбранного им пути и где-то, подсознательно еще, смутное ощущение, что во всем он выше своего начальника и справедливости ради все должно было быть наоборот — это он, Врангель, должен принимать Деникина, назначать его на должности, обещать свою протекцию и всячески благодетельствовать. Смутное ощущение постепенно, из месяца в месяц, перерастало в уверенность. Врангель знал, готовился. Ждал, придет его время. И не просто ждал, шел навстречу этой минуте, делал все, чтобы приблизить ее. Он боролся с Деникиным, он уничтожал его — тонко, умно, незаметно, шаг за шагом дискредитируя его. И вот — победа! Его наконец зовут. Его зовут возглавить армию, стать вождем ее...

И пока не скрылись в дымке очертания Константинополя, Врангель стоял на корме дредноута «Император Индии» в любимой своей позе: левая рука упирается в узкий наборный пояс, правая — на рукояти большого кинжала. Длинная черкеска, серебряные газыри. Высокая черная папаха, чуть сдвинутая на правую бровь. Высокие мягкие сапоги до колен. Ноги широко расставлены.