Ключевой - [61]

У меня колоколом стучало сердце, когда мы остановились. Проводник вытянул шею вперед и что-то крикнул на своем наречии, обращаясь к тому, кто находился внутри. В ответ донесся глухой короткий звук, видимо, означавший согласие. Поэтому Сероп откинул полог из плотной ткани, и мы проникли внутрь.

Мы вошли в помещение столь крохотное, что, сделав шаг от входа, тут же оказались практически в его центре. Внутри палатка была еще меньше, чем казалась снаружи. Плохо освещенная светом, падавшим сквозь единственное окошко, размещенное под самым потолком, она была изнутри задрапирована красной или бордовой тканью. В ней не было никаких лишних предметов мебели, да и не могло быть – настолько тесно подступили друг к другу стены! Внутри было тепло, несмотря на то что никаких отопительных приборов – ни печки, ни солнечной панели – я здесь не видел. Я расстегнул куртку и стянул шапку с головы.

Напротив входа то ли на кресле, то ли на небольшой кушетке сидел старейшина. Трудно было разглядеть даже не то что черты его лица – фигуру! Почти полностью он был укрыт бесформенной накидкой, которая была наброшена на его голову и дальше спускалась вдоль тела вниз. По́лы накидки лежали у подножия кресла, скрывая ноги старика, настолько худые, что их очертания практически не угадывались в складках. Его поза показалась мне какой-то неправильной. Однако объяснить, в чем проблема, я не мог: ведь сидел хозяин прямо, с ровно вытянутой спиной. Несмотря на возраст, в нем чувствовались жизненная сила и спокойная уверенность.

Руки при этом он почему-то разместил между своих ног, поставив ладони параллельно друг другу, и, таким образом, центр тяжести в его позе приходился как раз на руки, которыми он твердо опирался на край диванчика. Хотя старик сидел абсолютно неподвижно, но даже намека на расслабленность здесь не было, я назвал бы это по-другому – он сидел затаившись. Я знал, что он внимательно меня рассматривает из-под своего покрывала.

Заметив, что проводник снял свой головной убор и склонился в почтительном поклоне, я сделал то же самое: согнулся, для верности прижав правую руку к груди. Старик взирал на это бесстрастно, ни знаком, ни жестом нас не приветствуя.

Спустя секунду Сероп вышел на связь с внешним миром. При этом он разогнулся не до конца; оставаясь с сутуленными плечами и вопросительно подавшись вперед, переводчик поднес руки на уровень груди, одной ладонью поглаживая костяшки пальцев другой, и довольно быстро затараторил. Язык был армянский. Речь его почти не прерывалась, он лишь иногда кивал в мою сторону и виновато пожимал плечами.

Вряд ли у него было столько новостей обо мне, подумал я. Одному богу известно, что он там наговорит! Пытаясь привлечь к себе внимание, я красноречиво вздохнул и резко расстегнул молнию куртки. Толмач осекся, словно вспомнив, зачем мы здесь. Быстро добавил еще одну фразу и умолк.

Старик перевалился с руки на руку и медленно кивнул. Переводчик в тот же миг повернулся ко мне и начал медленно, с расстановкой говорить:

– Ты говори… он говори… ммм, – помотал он головой: – Отвечай! Он – отвечай!

– Хорошо, – согласился я. – У меня один вопрос. Он, – я указал пальцем на старейшину, обращаясь все-таки к своему спутнику, – знает суть мира? Он – Хранитель?

Я ожидал, что увижу удивленные глаза, вздох человека, пораженного глубиной моих познаний, хотя бы какую-то реакцию! Нет. Мой помощник, ничуть не смутившись, быстро начал бормотать что-то таким обыденным тоном, словно речь шла о разновидностях бобовых культур. Я решил, что он не понял смысл вопроса:

– Ты понял, Сероп? Это он? Он – Хранитель? – повторил я.

– Нет, – даже не дожидаясь ответа старейшины, сообщил мне переводчик. – Хранител – нет. Ортюллю – нет.

– Хранителя здесь нет?! А где он? Это тогда кто? Мне нужно найти Хранителя! Нужно вернуть мою жизнь! – закончил я практически в отчаянии.

В этот момент старик начал говорить сам. И тут я понял, насколько заблуждался относительно его силы. Голос у него был скрипучий. Казалось, за долгую жизнь связки окончательно утратили свою способность к изданию нормального звука. Старейшина просто натужно шептал, даже шипел. Каждый звук давался ему с большим трудом. Это был, скорее, набор гортанных выкриков.

– Кто… спрашивать? – неуверенно перевел мне толмач. – Кто… хотеть… знать?

– Как кто? – изумился я. – Я хочу знать! Я спрашиваю!

– Ты спрашивать – ты знай! – Добавил он, косясь на старейшину.

– Что за бред?! – вспылил я. – Как я могу знать?! Я потому и пришел сюда, потому что сам не знаю. Я так долго искал это место, прошел через столько! Мне нужен ответ, мне нужен Хранитель. Если его здесь нет, пусть укажет мне путь! Пусть скажет, что он знает о нем, что он знает об Источнике? Мне нужна информация, хоть что-то…

– Вейд ми́рари! – вдруг выкрикнул старейшина.

– Что? – Я удивленно пожал плечами. – Что это значит?

– Я не знаю, – переводчик бросил быстрый взгляд в сторону старейшины, – язык много лет… давно…

– Древний язык? – переспросил я.

– Да, древний язык. Не знай… Сейчас… – и он вновь с почтением обернулся к креслу, попытался уточнить, но старик в ответ лишь издал странное шипение, как открывающаяся бутылка газировки. Видно, совсем трудно было ему разговаривать, болезному. Переводчик, услышав это, засуетился: