Если вы спросите меня, нравится ли мне Ослиный остров, я даже не смогу вам ответить. Там много чаек и так же спокойно, как на Цветочном острове. Этим он мне нравится. Но вот дно на побережье не песчаное, как возле Песчаного острова, здесь полно камней, покрытых водорослями, и морских ежей. Поэтому, когда мы отправляемся на Ослиный остров, я всегда плаваю на глубине.
Я больше люблю плавать в глубокой воде, да и акул здесь не бывает. Если бы здесь были акулы, разве мама позволила бы мне заплывать далеко? Но если бы здесь даже водились акулы, — все равно они, как я знаю, боятся дельфинов. Впрочем, дельфинов у нас тоже нет… Но если сюда вдруг приплывут акулы, то появятся и дельфины, потому что дельфины никогда не бросают детей в беде.
Доплыв до Песчаного острова, мы встали на якорь неподалеку от берега. Мама и дедушка остались на «Сафе», а я, прыгнув в воду, поплыл на остров. Я оказался один на пляже, а значит, можно было сыграть в Королевскую Игру.
Королевская Игра очень простая — в ней всего два правила. Во-первых, нужно притворяться, что ты самый могущественный человек на свете, а во-вторых, нужно притворяться, что все принадлежит тебе.
Этой игре меня научили дети в школе. Ее придумал один из них и научил всех нас. Я сразу же понял, что это скучная игра, ведь в ней может участвовать всего один человек, и чем дольше играешь, тем сильнее чувствуешь одиночество. А если попытаться играть вдвоем, то обязательно возникнет ссора.
Другие дети все время говорили мне, что это важная и веселая игра, так что я тоже стал в нее играть, и все же она по-прежнему казалась мне скучной.
Обычно я начинаю играть в Королевскую Игру, выпячивая грудь. Я иду по берегу и громко говорю: «Весь этот остров мой! Все, что я вижу, принадлежит мне! Я король этого острова! Вскоре мои слуги (мама и дедушка) приготовят мне трапезу (бутерброд) и пригласят меня на королевский корабль («Сафу») вкусить эти дивные яства. Если я захочу, то могу отправиться на свой корабль под охраной флота (других лодок на островах), защищающего меня от пиратов».
Эта игра не только скучная, она еще и глупая, ведь долго так продолжаться не может. Мама позовет меня: «Омер, поторопись! Твой бутерброд готов, малыш!», или рядом с «Сафой», длина которой всего лишь шесть метров, бросит якорь огромная яхта. Или на берег приплывут худощавые мальчишки, совсем не похожие на телохранителей. И в такие моменты игре приходит конец.
Худшее, что может произойти, когда ты играешь в Королевскую Игру, это появление на пляже кого-то более могущественного, чем ты. Если этот человек подходит к тебе, игра сразу рушится. Поэтому я никогда не играю в Королевскую Игру, если рядом есть кто-то более могущественный, чем я. Как я уже сказал, это не очень хорошая игра. Но может быть, я просто неправильно в нее играю. Возможно, для того чтобы насладиться ею, мне нужно подождать, пока я немного вырасту.
Еще на островах я люблю строить песчаные замки. Но проблема состоит в том, что, затратив столько усилий на строительство замков, я не вижу их на берегу в следующий раз, когда приплываю на остров. Они всегда исчезают. Все мои старания оказываются напрасными, и я вновь вспоминаю, что я не настоящий король, ведь если бы этот остров действительно принадлежал мне, разве осмелился бы кто-то трогать мои замки?
Вообще-то, до того как я начал играть в песчаные замки или Королевскую Игру, я любил заниматься кое-чем другим. Я был художником. Вот только никто не понимал моих картин. Я рисовал только ангелов, но всегда без крыльев. Все они выглядели как дети, поэтому никто не понимал, что они ангелы.
Я рисовал их в облике детей, потому что, если ангелы похожи на меня, это значит, что я мог бы с ними подружиться. Возможно, когда-нибудь один из ангелов, которых я нарисовал, захочет стать моим другом. Он сойдет с рисунка и сядет рядом со мной. Мы немного поболтаем, съедим клубничного мороженого, а потом отправимся поплавать… Но вскоре я узнал, что это глупая идея, а все мои картины неправильные.
Первой о том, что мои картины неправильные, мне сказала учительница. Однажды я нарисовал ангелов, прыгавших через скакалку на берегу под голубым небом. Но учительница подумала, что я нарисовал одноклассников, и спросила меня, как их зовут. Я сказал ей, что это не дети, а ангелы. «У ангелов есть крылья», — заявила она, изобразив на моей картинке человека с крыльями.
Тогда я показал свои рисунки другим детям, надеясь, что они их поймут или, по крайней мере, скажут, что с ними все в порядке. Но дети высмеяли меня, говоря: «Что же это за ангелы?!» Затем они целую неделю дразнили меня, начиная размахивать руками, как только я появлялся. «Я рисую ангелов похожими на детей, потому что тогда я мог бы подружиться с ними», — попытался объяснить им я. Но после этого они начали смеяться еще громче, и я больше никогда не говорил с ними об ангелах.
Моей последней надеждой оставалась моя семья. Родные не смеялись над моими рисунками, но, судя по их словам, они тоже считали мои рисунки неправильными.
После этого я сказал себе: «Если все так думают, им, наверное, известно что-то, что неизвестно мне». В конце концов, другие люди знали множество вещей, которых я не знал. Думая, что другие могут оказаться правы, я прекратил рисовать неправильные картины. Но мне по-прежнему не хотелось менять старые, пририсовывая ангелам крылья. Что же мне делать с ангелами, с которыми нельзя подружиться? К тому же в мире уже достаточно картин, изображающих ангелов с крыльями.
