Ключ. Возвращение странницы - [2]

Когда он пересек дорогу и отошел на безопасное расстояние, человек в твидовом пальто и серых фланелевых брюках вышел из маленького табачного магазинчика по соседству с «Бараном». Он выглядел точь-в-точь как десятки других провинциалов среднего возраста.

Он вернулся в отель с вечерней газетой в руке. С точки зрения постороннего наблюдателя, мужчина просто вышел на минутку за газетой. Он вернулся в столовую и закрыл дверь. Единственный сидевший там посетитель взглянул на него поверх газеты и спросил:

– Он вас узнал?

– Понятия не имею. Кажется, узнал, но потом засомневался. Я зашел к табачнику и последил через окно. Он посмотрел по сторонам, никого не увидел и передумал, это у него на лице было написано. А вас он не заметил?

– Вряд ли… я заслонил лицо газетой.

Человек в твидовом пальто сказал:

– Подождите минутку! Когда вернетесь, то, возможно, узнаете, что он задумал. Харш в шоке, в сомнении, но вы должны выяснить, к каким выводам он придет. Если он опасен, надлежит немедленно предпринять меры. В любом случае уже почти все готово, однако мы позволим ему завершить опыты, если это не доставит нам проблем. Поручаю вам контроль за развитием событий.

Майкл Харш сидел на скамейке на вокзале и ждал поезда. Он был не в состоянии думать. Он слишком устал.

Глава 2

Майкл Харш вышел из сарая, в котором работал, и постоял, глядя вниз по склону, на дом в Прайерз-Энд. Поскольку он занимался опасной работой и всегда имелась вероятность вмиг исчезнуть в клубах дыма, сарайчик стоял примерно в четверти мили от дома – длинный и низкий, кое-как пропитанный креозотом, чтобы противостоять непогоде. Зато дверь, через которую вышел Харш, была прочной, а окна не только забраны решетками, но и защищены изнутри прочными тяжелыми ставнями.

Он запер дверь, спрятал ключ в карман и снова замер, глядя вдаль, на тропинку, которая бежала по склону, на вереницу ив, окаймлявших извилистое русло Борна. Саму деревню видно не было, не считая макушки квадратной церковной колокольни. В ясную погоду флюгер блестел на солнце, но сегодня солнце скрывали темные тучи. Ветер дул высоко и потому не ощущался. Странно было наблюдать, как несутся облака, в то время как на живой изгороди и на ветвях ив не шевелилось ни листочка.

«Незримые силы движут людьми – эта мысль мелькнула в голове Харша, окрашенная чем-то более серьезным, нежели меланхолия, и более суровым, нежели сарказм. – Силы, управляющие людьми, незримые, неощутимые, непредсказуемые… пока во мраке, среди общего замешательства, не разразится буря».

Харш обратил лицо к небу и понаблюдал за летящими облаками. Он старался не наваливаться на ногу, искалеченную в концентрационном лагере. Привычная сутулость стала чуть менее заметна, когда он смотрел вверх. В волосах, довольно длинных и еще совсем черных, виднелась седая прядь. Мало кто мог назвать типично еврейскими черты лица Майкла Харша – тонкие, изящные. Глаза – спокойные, карие, много повидавшие и хорошего и дурного, – смотрели на небо и на бегущие облака. Вдруг Харш выпрямился. На мгновение десять лет как рукой сняло, он снова стал молодым. В мире была разлита сила, и он подобрал к ней ключ.

Харш зашагал к дому.

Дженис Мид сидела в маленькой гостиной, которую пристроили лет сто двадцать или даже сто пятьдесят назад. Гостиная выходила в сад. Остальная часть дома была построена намного раньше. Вероятно, он стоял здесь еще до того, как аббатство развалилось или было разрушено. Дом сохранил название с тех самых пор. Он всегда назывался Прайерз-Энд. Дорожка, бегущая к нему, не вела больше никуда, заканчивалась здесь, прямо у калитки.

Майкл Харш зашагал вперед, наклоняя голову всякий раз, когда потолок кривого коридора пересекала низкая балка, повернул ручку двери гостиной и вошел в гостиную. Дженис сидела у окна, свернувшись клубочком и поднеся книгу поближе к стеклу, к свету. Она напоминала Харшу мышку, маленького бурого зверька с ясными глазками. Дженис вскочила, когда увидела его.

– А, мистер Харш… сейчас приготовлю чай.

Он откинулся на спинку кушетки и стал наблюдать за девушкой. Дженис двигалась легко, быстро и решительно. Вода в чайнике была горячая, поэтому потребовалось не много времени, чтобы она вновь закипела на синем широком пламени спиртовки. Харш взял бисквит и отхлебнул из чашки. Дженис заварила чай именно так, как он предпочитал – очень крепкий, с большим количеством молока. Подняв глаза, он увидел, что Дженис смотрит на него. В ее глазах светились вопросы. Харш знал, что она не станет его расспрашивать, но даже ради спасения собственной жизни Дженис не смогла бы выбросить их из головы. Он ответил улыбкой и тут же стал моложе.

– Да, все прошло успешно. Ты ведь это хочешь знать, не так ли?

Его голос звучал низко и приятно, с отчетливым иностранным акцентом. Харш подался вперед и поставил чашку.

– Все прошло так хорошо, дорогая моя, что, кажется, моя работа завершена.

– О, мистер Харш!..

Улыбка вновь пропала. Он серьезно кивнул.

– Да, я думаю, она закончена. Конечно, я не имею в виду «совсем». Наверное, это как будто вырастить ребенка. Вот мой ребенок, зачатый мной, без меня бы его вообще не было… Плоть от плоти моей, ну или, в данном случае, мысль от мысли моей. Между зачатием и рождением может пройти не один год. Что касается моего детища, оно в течение пяти лет днем и ночью не покидало моих мыслей. Пять лет я что есть сил работал ради той минуты, в которую произнесу: «Вот мой труд, он окончен, он безупречен. Посмотрите на него!» Дитя, когда вырастет, выполнит миссию, с которой направлено в мир. А пока ребенок нуждается в няньках. Он должен расти и набираться сил. Ему нужны учителя и наставники…