Клятву сдержали - [10]
Однажды дорога проходила через поле брюквы, рассекая его надвое. Брюква, желтея мясистыми толстыми корнями, торчала из земли сразу же за придорожной канавой. Вся колонна ринулась на поле, и, как всегда, сзади раздались щелканье плеток, выстрелы. Немцам удалось быстро загнать нас снова на дорогу. Я не успел выдернуть ни одного корня. Но Гаик возвращался с добычей. Он спешил к колонне, неся несколько брюквин перед собой за зеленые листья. Конвоир поднял пистолет и выстрелил. Гаик упал, уткнувшись головой в мягкую землю. Жалобно звякнула кружка, прицепленная к поясу. Офицер подъехал к нему и выстрелил еще раз, в затылок. Потом вернулся к колонне, на ходу пряча пистолет в кобуру.
Нас погнали дальше.
Оторванные от всего мира, отделенные от него конвойными с собаками, мы не знали, что происходит за пределами дороги. Не знали мы и того, что наша армия продолжает отступать. Нам казалось, что под Киевом произошел просто нелепый случай, не больше, что Красная Армия давно уже остановила врага и вот-вот придет нам на помощь, освободит из плена. И эта надежда тоже помогала переносить все издевательства фашистов.
Чувство товарищества не покидало нас. Если рядом кто-то готов был упасть, его подхватывали соседи по колонне, помогали дойти до привала. А на привалах мы, медики, продолжали выполнять свой долг: оказывали посильную помощь раненым. Но, лишенные инструментов, лекарств, мы, к сожалению, могли делать только освежающие перевязки.
Иногда отдельные немцы неожиданно проявляли к нам сочувствие. Но, кажется мне, продиктовано это было не состраданием, а стремлением продемонстрировать населению свое, якобы гуманное, отношение к пленным. Как-то на ночлег колонну остановили возле небольшой деревушки под Житомиром. К тому времени все наши индивидуальные пакеты были израсходованы, перевязывать раны было нечем. У многих они начали гноиться, распространяя вокруг зловонный запах. Немцы, оставив необходимое количество конвойных, разошлись по хатам. Мы же, как всегда, провели ночь на улице.
Утром к нам подошел офицер, поморщился и что-то сказал по-немецки.
— Спрашивает, чем может помочь, — перевел кто-то.
Мы — человек десять врачей — сказали, что необходимо сменить повязки раненым, и стали просить для этого бинты и вату. Офицер ушел, вернулся минут через двадцать, приказал врачам и раненым выйти из колонны.
Вышли. Раненых оказалось около пятидесяти человек. Офицер приказал нам следовать за ним. Вокруг собралось почти все население деревни. Люди жадно вглядывались в наши лица, надеясь узнать родственника, знакомого. Гитлеровец подвел нас к одной из крайних хат, показал на ящик с индивидуальными пакетами, стоявший в углу на полу. Потом конвойный принес немного марганцовки.
Мы сдвинули скамейки по две, соорудив таким образом примитивные перевязочные столы. У многих раны, не получив даже первичной хирургической обработки, были в ужасном состоянии. Все, что мы могли сделать в таких условиях, — это промыть их раствором марганцовки, наложить повязки. Вместо медикаментов мы прикладывали к ранам листы подорожника, мягкие лапки тысячелистника.
В этой же деревне мы впервые за несколько дней утомительных переходов вволю напились. До этого конвоиры не давали пить даже из придорожных канав. Дни стояли знойные, жажда мучила нас не меньше, чем голод, и при виде воды многие не выдерживали. Не обращая внимания на ругань, плетки и выстрелы, они бежали к речке. Для некоторых глоток мутной воды оказывался последним в жизни… Здесь же нас оставили на ночь возле колодца, и, едва конвоиры отошли, послышались нетерпеливые голоса: «Котелки давайте! Связывайте ремни…». До глубокой ночи добывали мы котелками воду из колодца, поили раненых, пили сами.
Под утро один из раненых позвал меня громким шепотом:
— Доктор! Доктор! Посмотри, что у меня с ногой…
Это был молодой боец с бледным до синевы лицом. Чувствовалось огромнейшим усилием воли сдерживает он стоны. У него оказалось осколочное ранение в области правой голени. Я разбинтовал рану, в глаза сразу бросились признаки начавшейся интоксикации (отравления организма ядовитыми веществами).
Чем помочь раненому? Что можно предпринять в наших условиях?
Я позвал на помощь еще одного врача, хирурга Савельева. Он был старше меня, намного опытнее. Внимательно осмотрев рану, Савельев сказал:
— Начинается газовая гангрена… Видите, резкий отек мягких тканей, наличие фиолетовых пятен. Спасти его может только немедленная операция.
Операция… У нас ни инструментов, ни медикаментов, ни условий для ее проведения. В нашем положении об операции не могло быть и речи. Да и если бы мы смогли ее провести, раненый уже не мог бы идти вместе с нами. А это значит… Мы хорошо знали, что делают гитлеровцы с теми, кто отстает от колонны.
Боец смотрел на нас полными надежды и отчаяния глазами.
Савельев осмотрелся. Конвойные расположились поодаль, на нас не обращали внимания.
— Вот что, — негромко сказал он мне. — Попробуйте пробраться вон в ту крайнюю хату. Вечером хозяйка там раздавала нашим хлеб и картошку. Поговорите с ней. Может быть, она согласится оставить у себя раненого. И еще… Попросите у нее немного спирта или самогона.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
«Мемуары пессимиста» — яркие, точные, провокативные размышления-воспоминания о жизни в Советском Союзе и в эмиграции, о людях и странах — написаны известным советским и английским искусствоведом, автором многих книг по истории искусства Игорем Голомштоком. В 1972-м он эмигрировал в Великобританию. Долгое время работал на Би-би-си и «Радио Свобода», преподавал в университетах Сент-Эндрюса, Эссекса, Оксфорда. Живет в Лондоне.Синявский и Даниэль, Довлатов и Твардовский, Высоцкий и Галич, о. Александр Мень, Н. Я. Мандельштам, И. Г. Эренбург; диссиденты и эмигранты, художники и писатели, интеллектуалы и меценаты — «персонажи стучатся у меня в голове, требуют выпустить их на бумагу.
Аннотация издательства: Авторы этой книги — ветераны Черноморского флота — вспоминают о двух крупнейших десантных операциях Великой Отечественной войны — Керченско-Феодосийской (1941—1942 гг.) и Керченско-Эльтигенской (1943—1944 гг.), рассказывают о ярких страницах героической обороны Крыма и Кавказа, об авангардной роли политработников в боевых действиях личного состава Керченской военно-морской базы.P. S. Хоть В. А. Мартынов и политработник, и книга насыщена «партийно-политической» риторикой, но местами говорится по делу.
В этом уникальном издании собраны воспоминания Варлама Тихоновича Шаламова — поэта и прозаика, чье творчество стало откровением для нескольких поколений русских читателей. Детство, юность, участие в литературной жизни Москвы 20-х годов, арест, лагеря, возвращение. Кристальная честность и взыскательность к себе отличают автора этих воспоминаний. Значительная часть материала публикуется впервые.
Мясные и рыбные лавки Охотного ряда, тайны Неглинки, притоны Хитровки, Колосовки и Грачевки с грязными дворами и промозглыми «фатерами», где жизнь на грош, а любовь за копейку…Автор, прозванный современниками «дядей Гиляем», известный журналист, в живой и занимательной форме рассказывает о быте и нравах старой Москвы, подкупая достоверностью и живостью портретов и описаний, ощущением сиюминутности происходящего и сохраняя в своих очерках неповторимый аромат той эпохи.