Клятва графа Калиостро - [9]

- О, что читаешь? – медсестра ткнула пальцем в ветхую книгу без обложки. Первая и последняя страницы были аккуратно оклеены скотчем для сохранности.

- А, это не моя. Вчера накрылась электронная, и Юля одолжила почитать. Довольно нудная книжка, сказать по правде, но на безрыбье и рак…

- Веруш, я не спрашиваю историю этой книги, - с ангельским терпением сказала Жанна. – Я спрашиваю, что ты читаешь?

- Айра Левин, «Ребенок Розмари».

Жанна закашлялась и долго хрипела, как поперхнувшаяся кошка, отмахиваясь от поданной минералки.

- Ну т-ты г-гурман, однако, - просипела медсестра, растирая горло. – Супер-книженция, для позитивного настроя – во! Не, я понимаю, что о вкусах не спорят и тараканов кормят по расписанию, но… - заметив мои округлившиеся глаза, она смягчилась: - Ты хоть аннотацию читала, прежде чем браться за эту Сайру?

- Нет, - призналась я, - Юля сказала, это убьет всю интригу. А что?

- По шее надо дать твоей Юле, вот что! В Интернете глянь, если интересно.

Не понимая, из-за чего весь сыр-бор, я послушно вбила запрос в поисковике и, прочтя аннотацию, едва не выронила телефон. Пальцы сами собой сложились в отводящий зло знак.

- Как понимаешь, в самой книжке ничего скверного нет, просто сказка для любителя сдувать пудру с мозгов, но настроение на денек-другой обеспечит. Хочешь ты, не хочешь, а послевкусие остается. Бр-р-р! Не для нашей аудитории.

- Уверена, Юля не думала ни о чем таком, - я отодвинулась от книги, словно та могла броситься и ужалить. – Да, она немного странная, но неплохая…

- Да кто ж спорит-то? Плохих людей вообще не существует, бывают только больные и несчастные. Но давай я тебе лучше журналов из сестринской свистну? Всё равно валяются…

И пускай я ни разу не поверила в дурные намерения соседки – страшилка и страшилка; может у человека чувство юмора такое? – мутный осадок остался.

К счастью, больничная пытка должна была вот-вот кончиться.

- Галантина обещает отпустить в среду, если ничего не приключится, - сообщила я любимому в конце второй своего внепланового «отпуска».

- Насовсем?

- Ну да. Что, соскучились? – поддразнила я.

- Еще бы! Арчи бунтует и гадит под кроватью, домовые объявили голодовку: дома есть нечего. Все ждут тебя, - отрапортовал Воропаев.

Луч июльского солнца пробился сквозь густую крону и устроился на моем носу. Недавно посмотрев в зеркало, обнаружила на кончике и щеках целую россыпь веснушек. Теперь я не только кудрявая, но еще и конопатая.

- Ты самая красивая, и не вздумай спорить, – Артемий аккуратно закатал левый рукав моего халата, открывая жутковатый вид на коллекцию синяков.

Синяки были самые разные, от жизнеутверждающих пятнисто-желтых до депрессивных фиолетовых, и напоминали кляксы. Последняя, еще не определившаяся с цветом клякса была горячей и пульсировала нудной болью, но успокоилась после вмешательства мужа.

- Они что, не могут колоть тебя аккуратней? – Воропаев одарил синяки взглядом Джека Потрошителя. Те на всякий случай испугались.

- Вены слабые, трудно найти, вот и получается мимо, - оправдывалась я. – Оно только с виду страшно, а на деле совсем не больно.

- Как же! Столько крови под кожу ушло. Ты не халявный тир – попаду, не попаду! – ворчал Артемий.

Убрать кляксы полностью было нельзя, ведь у людей нет дара мгновенной регенерации, а молоденькая медсестра так причитала над моими синяками, что наверняка их запомнила.

- Не злись, - я вернула рукав на место и поцеловала мужа, - еще чуть-чуть, и всё закончится.

Эти слова оказались пророческими.

Ближе к вечеру Виолетту позвали к телефону, поэтому мы с Юлиёй остались в палате одни. Соседка лузгала семечки, кидая шелуху в кулек, и капризно постанывала. В отличие от нас с Ви, она дохаживала двадцать восьмую неделю. Приходилось подстраиваться под ребенка, а тот не желал сидеть спокойно, пиная мать по ребрам.

- На бок повернись, - посоветовала я, - или на спину ляг.

- Много понимаешь! – буркнула Юля, раздраженная духотой и бездельем. – Поглядела б я на тебя с пузом таким…

Спорить не стала, не хотелось с ней ссориться. Я-то в щитах, жары почти не чувствую, а с бедной Юлии рекой льет. Станешь тут образцом толерантности.

- Минералки хочешь?

- Не хочу, - она звучно сплюнула шелуху. – Пей сама.

Я поднесла к губам ребристое горлышко, когда снежинка на цепочке вдруг раскалилась добела. Я вскрикнула от неожиданной боли и чудом удержала бутылку в руках, но почти половина её содержимого плеснула на пол и на сердитую Юлию.

- Ты больная?! – заверещала соседка, перемежая русскую речь иностранной.

- Прости, пожалуйста… - оставив минералку на тумбочке, я кинулась в туалет. Кожа шеи горела всё сильнее, словно её методично поливали кипятком.

Защелкнув шпингалет, избавилась от халата и стянула через голову ночную рубашку. Снежинка зацепилась за пуговицу, но продолжала обжигать через влажную ткань. На коже не было ни-че-го, ни единого следа, но болело ужасно. Что же это такое?..

Минералка! Кто-то что-то туда подсыпал... Проверяя догадку, я приложила амулет к мокрому пятну, и погасшая подвеска вспыхнула алым светом опасности. Ткань задымилась, завоняло химией.

Я ватными руками натянула на себя одежду, смочила под краном платок и приложила к саднящей шее. Надо успокоиться. Всему есть логическое объяснение, даже яду в минералке. Вода лежала в сумке с обеда, отлучалась я всего раз… или два. Максимум три. Кому понадобилось травить меня здесь, в больнице? Кому вообще понадобилось меня травить?!