Клятва Гарпократа - [20]

Вот почему еще мы не испытывали особых трудностей в своем передвижении — Марикита разговаривала с местными древесными уроженцами. Оказалось, что язык этого царства повсеместно одинаков. Странное это было зрелище — видеть, как девушка прислоняется к шершавому стволу и начинает поглаживать его руками, постукивать и шелестеть, прислоняя губы к коре. Она говорила, что кедры могут петь не только при ветре — в глубине ядра создаются колебания, которые распространяются, если надо, вплоть до вершины. Слов «ультразвук» и «резонанс» она не знала, но суть дела мы поняли. Наши собеседники — тоже. По крайней мере, подлесок нас пропускал без помех, а старшие великаны указывали нам безопасный путь во всех местах, куда простирались их длинные переплетенные корни.

— Здесь нет животных? — спрашивали мы друг друга. — Нет хищников?

Малая жизнь пряталась днем от жары, но чуть что выдавала себя: какая-то неописуемая. Змеи скрытно скользили по впадинам, как блескучая вода, ящерицы и жуки шныряли под беспечной ногой, иногда глухой дальний рык разрывал пространство.

— Лев, — говорил тогда Бьярни.

И рассказывал нам, что великолепного берберского льва извели не так давно по вертдомскому календарю — остались сомнительные помеси. И что, похоже, теперь он вполне может вернуться.

Ночью мы спустили с неба вертолет — не настолько мы были храбры и беспечны.

А на следующий день не выдержали — перенеслись на летуне в Сахару. И немало удивились. Задолго до экспедиции нам описывали ту резкую смену жары и стужи, которую можно наблюдать в пустыне. Но на деле мы ничего такого не испытывали — возможно, оттого, что растения повели наступление на бесплодную местность. Ночью можно было идти в прохладе или спокойно лететь в свете бортовых огней, днем — уходить под вертолетное брюхо и зарываться в песок, почти белый, как пепел или соль, желтоватый или бирюзовый, точно море, без коего никто из нас мыслил своего существования.

Холмы и пещеры в них тоже попадались нам нередко — даже после того, как мы миновали горы. От горделивых дворцов и храмов остались лишь узкие многоэтажные стелы с их изображением, да и те наполовину засыпало неутомимым песком. Ажурные тени финиковых пальм витали над оазисами и стерегли колодцы с солоноватой водой.

Летун здесь блаженствовал и просто обжирался небесной энергией. Зато Марикита заметно погрустнела:

— Эти деревья со мной не говорят. Гордые. Одинокие. Скрытные.

— Что они скрывают? — спросил догадливый Бьярни.

— Сирр. Это называется «сирр», — проговорила она. — Я не понимаю их языка.

— Просто «тайна» по-арабски, — пояснил он.

— Они прячут тайну или загадку, — медленно сказал я. — А мы пришли сюда, чтобы их разгадывать.

— Опасно, — коротко возразила Марикита.

— У короля Кьяртана нас целых двенадцать, — сказала ей Ситалхо. — Опасностью дышим, вместо вина ее пьем и активно в ней размножаемся.

— И вообще работа наша такая, забота наша дурная, — подвел итог Бьярни. — Жарковато становится, однако. Вон там колодец — с виду просто булыжник посреди песка, но явное место собраний. Думаете, отчего его не замели здешние передвижные барханы? Давайте-ка отдохнем в тенечке: походный тент натянем…

Под пологом мы улеглись на плащи и наплечные мешки и как-то вмиг заснули.

А проснулись уже в плену.

Жуткого вида и в то же время невероятно красивые химеры обступили нас кольцом, никак не пытаясь его сжать.

Нагой до пояса великан, могучий торс которого увенчан собачьей головой — лицо нагое и даже почти безбородое, седые волосы падают роскошной гривой на спину — и два его то ли помощника, то ли сына, совершенно такие же, но ростом ему по плечо. Наполовину женщина, наполовину кошка: тело в тонком рыжеватом меху, чуткие уши и дрожащие вибриссы, зрачки в огромных глазах цвета меда поставлены стоймя. Слегка мужеподобная дама в одеянии из тонкого полотна — бронзовая кожа, плоский носик, раскосые глаза на пол-лица, голову венчают большие рога в виде лиры. У ног ее свернулся то ли шакал, то ли пес с ослепительно черной шкурой и мудрым выражением глаз. Двух других собак, совсем обыкновенных с виду, что от нетерпения то ложились, то перебегали с места на место и явно пасли всю компанию, я определил как арабскую борзую салуки и атласскую овчарку аиди. Первая была длиннонога и поджара, темная шерсть с рыжими подпалинами была как шелк, длинные кудрявые уши висели по сторонам узкой морды. Вторая — пышношерстая, белая с рыжими пятнами и тяжелым хвостом, который мёл по песку.

При виде этих созданий дремлющая Марикита села на месте, ойкнула и ухватилась за шею моей сестры. Сама сестра ограничилась тем, что слегка погладила ее руку. Бьярни выпрямился в полный рост и напряг стальные мышцы — я впервые узрел его бойцовскую стать во всей красе.

— Не спеши, друг, — негромко сказал я. — Песьеглавцы и прочие людезвери не желают нам зла. Это они так нам по-своему честь воздают. Мы гости на их родной земле.

— Истинно ты говоришь, — ответил на эти слова великан, и на слова его величавым рокотом отозвались близлежащие скалы. — Я предводитель моего рода, имя мое — Христофорос. Имя прочим — Ахракас и Аугани, Бастис и Хатхор, Саб, Дуата и Тефнут.