Клянусь! - [31]
Между тем СБУ, прокуратура, милиция не сидели сложа руки, продолжали копать — и под меня, и под всех остальных особо отличившихся «веченцев». Так что суды едва успевали приговоры им выносить по самым незначительным, а то и вовсе надуманным поводам, и по преимуществу — штрафы, и немалые. Секретарь-казначей народного вече Алла Сладковская пыталась даже выразить протест этой откровенной грабиловке. Но судья Бурчуладзе, пронзив строптивую ответчицу своим, казалось, стеклянным искусственным глазом, грубо её оборвал:
— Но, но, но!.. Здесь вам не митинг, здесь суд!
— Произвол, грабиловка тут, а не суд! — поправил судью следующий по очереди ответчик — мой брат Гений Круглов.
Переполненный зал одобрительно задвигался, загудел.
— Ещё слово — и я удалю из помещения всех! — с высоты судейского амвона немигающим глазом обвёл недовольных судья. — А вы, как мне известно, профессиональный юрист, — язвительно обратился он к Гению, — не забывайте: за срыв судебного заседания я ведь и наказать вас могу.
— А вы, — сорвался, пошёл ва-банк Гений, — тоже не забывайтесь: вы незаконно судите нас, это не суд, а расправа. Я присоединяюсь к протесту своего соратника по вече, по партии Аллы Николаевны Сладковской. И в суде вашем не буду участвовать.
Глаза у Сладковской удивлённо расширились, уставились Гению прямо в лицо. Удивился и я. Ещё бы: сейчас, здесь, в переполненном зале, перед противником нашим судьёй Гений демонстративно, решительно поддержал Аллу Сладковскую. О, если бы так он всегда! А то ведь в рутине повседневных партийных забот, взаимных недопониманий, обид, в запале амбиций, страстей, напротив, нередко открыто осуждает, порой даже оскорбляет — мракобеской, шпионкой, жидовкой обзывает её. Скорее всего, оттого, что, кроме общих для всех нас, «веченцев», интересов и целей, фанатичного служения, у нашего секретаря-казначея было за душой кое-что и ещё, что побуждало самых разных людей задерживаться возле неё. И на регулярно действующем агитационно-пропагандистском «Посту правды и протеста», который мы установили на Нахимовской площади, собравшись возле Сладковской, севастопольцы всех мастей вступали в жаркие споры. И не только Севастополь и флот, Крым и Украина — вся Россия, народ, их правители и вожди горячо обсуждались на этом открытом словесном ристалище. То и дело с чьей-то подачи возникали вдруг разговоры и вовсе как будто чужие для нас: о Боге, о жизни и смерти, о совершенно ином существовании, которое открывается нам после жизни земной, о грехе и раскаянии. Рассуждали также и о неких тонких и параллельных мирах, о пришельцах чёрт знает откуда, о торсионной и всяких прочих (будто бы кем-то уже открытых) энергиях. Они-то, эти энергии, наконец-то, и вызволят Россию из разора, немощи и раболепства, в которые вогнали её «перестройка», коммунисты-предатели и олигархи.
— И как нам их, нехристей, не проклинать? Как? — не очень-то выясняя, кто действительно коммунисты, а кто лишь именуются ими, — изливала столпившимся возле неё на посту севастопольцам свой праведный гнев Алла Сладковская. — Церковь, православие, бога-Христа со свету пытались изжить. А Русь священную нашу и вовсе… Сколько управляли страной, столько и корёжили, перекраивали, дробили её, покуда развалили совсем. Русских по всему чужестранствию миллионами поразбросали, позабыли да позабросили. Во! — похлопала Алла ладонью себя по хребту. — На себе, на Севастополе сами всё испытали. Знаем! Это же надо, до такого маразма дойти, чтобы теперь ещё и новые договоры с оккупантами заключать, своими же руками смертушку свою закреплять. Это вместо того, чтобы ломать им хребты!
Я ко всему этому относился не только терпимо, но и заинтересованно, как к невольному продолжению работы наших душ и умов над мучащими всех нас денно и нощно вопросами. А Гений считал, что кто-кто, а Сладковская сознательно затевает всё это на посту. С одной стороны, вроде бы с нами, за наши патриотические интересы и цели, а с другой, как человек глубоко православный, религиозный, верующий, да ещё не терпящий предателей-коммуняк, проводит ещё и свою линию и, безусловно, отвращает каких-то людей от лозунгов и плакатов, газет и журналов, от тех политинформаций и тематических бесед, которые ежедневно выставляет и проводит здесь на посту Гений Круглов, к тому же ещё и заместитель, родной брат лидера севастопольского движения за российские Севастополь и Крым. И он не позволит, чтобы какая-то секретарша не считалась с ними, с ним, несла на посту всякую чушь, поступала по-своему. Да и кроме Аллы, кто только не пытается хозяйничать, а то и командовать в вече, корчить из себя чёрт знает кого: и засланцы злонамеренные, чуть ли не открытые наши враги, и краснобаи, жаждущие себя показать, и вообще немало таких, что видят в вече себя только на первых ролях. И только дай им волю, так с потрохами тебя и сожрут. Гений, правда, не церемонится с ними, скольких уже выжил из вече. Некоторых даже немножечко жаль, могли бы получиться нормальные «веченцы». И Сладковскую также из-за него могли потерять. Но она оказалась слишком преданной нашему общему делу, наплевала на Гения, на грубость, на резкость его, переварила все его подозрения, оговоры, несправедливости, осталась в движении. В нужный момент одёрнул расходившегося братца и я, поддержал секретаря-казначея. А теперь на суде вот и он, Гений, её поддержал. Выступил против Бурчуладзе, против судьи вместе с ней. И на лобное место судья теперь вызвал его.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Трилогия участника Отечественной войны Александра Круглова включает повести "Сосунок", "Отец", "Навсегда", представляет собой новое слово в нашей военной прозе. И, несмотря на то что это первая книга автора, в ней присутствует глубокий психологизм, жизненная острота ситуаций, подкрепленная мастерством рассказчика.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.