Клудж. Книги. Люди. Путешествия - [71]

Вряд ли случайно в рассказах о Китае так часто возникает тема еды – на инциденты, связанные с ее приобретением и употреблением, приходится не меньше 60 процентов впечатлений от поездки в эту страну – больше, чем от архитектуры и высокотехнологичного транспорта. Многие делают вид, что посещают тамошние рестораны, чтобы пощекотать вкусовые сосочки и «разобраться» в той или иной региональной кухне. Это неправда – все, кто не понимает по-китайски, ходят туда, чтобы пощекотать исключительно нервы. В Китае невозможно поесть без приключений – так, чтобы ничего не произошло, совсем ничего. К примеру (я мог бы вспомнить и свой опыт посещения ресторана гуандунской кухни, где мне принесли жареного кота и пригоршню вареных пауков, но это слишком интимный опыт, чтобы рассказывать о нем всем), ты заказываешь тривиального краба (в Гонконге, например, крабы продаются повсюду – от частных лавочек до чуть ли не флагманского стора Apple: лежат себе, полеживают со связанными лыком ногами и клешнями, поблескивают панцирями) – и… Представьте, что вы съели целиком пирамидку васаби, умножьте на десять, а потом прибавьте ощущение, будто у вас под языком разорвалась атомная бомба. Рису, рису хотя бы дайте, я же заказал! – пытаюсь добиться хоть какой-то передышки от острого; но рис не несли до того момента, пока я не залил слезами скатерть; битва с крабом оказалась проигранной подчистую – за час удается расправиться только с левой клешней. Вот тут-то, когда я уже повесил перчатки на крюк, мне и принесли плошку с рисом.

Но почему, выл я, почему? Вы же китайцы, а китайцы все время едят рис палочками – даже когда ездят в своих конических шляпах на велосипеде!

Глупости: разумеется, нет; рис для них – не основное блюдо и не гарнир, а всего лишь способ недорого добраться едой – если, к примеру, ты уже подзаправился парой-тройкой крабов, а все равно хочется чего-то еще. Вот поэтому его и приносят – в финале.

Масть географии

Не исключено, самым запоминающимся моментом лондонской Олимпиады-2012 стал парашютный прыжок Елизаветы Второй; на церемонии открытия зрителям был продемонстрирован ролик, в котором некто в смокинге – подозрительно напоминающий человека, сыгравшего главную роль в фильме «Ковбои против пришельцев», – является в Букингемский дворец, сажает английскую королеву в вертолет, летит с ней над Темзой к стадиону Уэмбли, после чего помогает даме пристегнуть парашют и наблюдает за тем, как раскрывается купол с душераздирающим британским флагом.

Мы привыкли к тому, что поп-культура вторгается в политическую реальность и даже формирует ее – но чтобы настоящая английская королева ставила себя на одну доску с вымышленным персонажем? Да кем, спрашивается, он должен быть?

Кем-кем; да уж не Гарри Поттером, во всяком случае. Некоторые моменты «Бондианы», есть у них такая особенность, вызывают у зрителя неловкое чувство, которое продавцы немецких автомобилей описывают словом «восторг»; и поскольку взрослым людям трудно признаться себе в том, что им просто нравятся сцены с выпрыгивающими с вертолета английскими королевами, кусающимися великанами и стреляющими карликами, они пытаются обнаружить в сериале некое зашифрованное послание – и рассматривают каждый фильм как чрезвычайно интенсивный поток знаков, выливающихся на голову простодушного кинолюбителя с целью введения его в заблуждение; предназначение же интеллектуала якобы состоит в том, чтобы расшифровать эти знаки. К счастью, «Бондиана» предоставляет всем желающим – от Умберто Эко до Александра Проханова и от Ричарда Докинза до Славоя Жижека – обширное поле для разного рода интерпретаций.

Давно прошли времена, когда можно было выдать за открытие тот факт, что Бонд – такая же пропаганда (британского империализма), как силуэты фараонов на пилонах египетских храмов и мозаики с Лениным – на советских домах культуры, причем, парадоксальным образом, степень убедительности этой пропаганды может соперничать лишь со степенью ее абсурдности, потому что никакой Британии-над-которой-никогда-не-заходит-солнце не существовало уже в момент премьеры «Доктора Но», и никакие баснословные суммы, потраченные на съемки, не в состоянии скрыть тот факт, что Бондиана – последние судороги Британской империи.

Базовая нарративная схема «Бондианы» была исследована Умберто Эко еще в 1970-х – с той же серьезностью («победив злодея, Бонд выздоравливает и наслаждается с женщиной, которую затем теряет»), с какой В. Я. Пропп анализировал русский фольклор, а К. Леви-Стросс – мифы тихоокеанских аборигенов. Философ С. Жижек остроумно продемонстрировал, что Бонд является инструментом изощренной дискредитации коммунистической идеологии. А. А. Проханов, убежденный, что «“Казино Рояль“ – фильм-послание, в центре которого помещен Путин», пытался однажды разгадать «криптограммы, что выкладываются игроками на столе казино», желая понять ту роль, которую страны Запада предначертали российскому лидеру, дэниел-крейговское сходство с которым никоим образом не случайно.

Исследовано не только то, репрезентацией чего является Бонд (глобальный капитализм, фаллическая доминация белого мужчины, кризис левых движений), но и оккультная подоплека эпопеи, семиотика упоминаемых там животных и юнгианское значение предпочитаемых героем гаджетов. Вы даже не представляете, до какой степени глубоко проанализирована «Бондиана» людьми, которые описывают содержание классических сцен вроде драки в цирковой гримерке следующим образом: «Бонд конституирует узловое означающее, ту точку активности, в которой сразу несколько идеологий пересекаются, взаимодействуют и сопрягаются в единое образование, принимая осязаемую, материальную, легко различимую форму».