Клуб юных вдов - [18]

Лиза слабо улыбается и крутит на безымянном пальце кольцо с огромным, как булыжник, бриллиантом. Я быстро оглядываю круг. Все мы продолжаем носить обручальные кольца, причем самые разные, с камнями и простые золотые ободки. У единственного в группе мужчины, опрятного вида парня лет двадцати восьми-тридцати – Ной называл таких типов хипстерами, – платиновое кольцо надето на правую руку, а не на левую. Как я понимаю, это тоже считается.

Если не считать «хипстера», все в группе среднего возраста: библиотекарша, Лиза и еще две менее ухоженные версии Лизы. Мне было сказано, что я пропустила первое собрание, и сейчас я гадаю, будем ли мы заниматься той фигней, когда все по очереди называют свое имя и рассказывают, почему оказались здесь. Кажется, этого избежать не удастся, хотя для всех нас «почему я здесь» – это своего рода данность.

– Сегодня к нам присоединилась новенькая. – Банни улыбается мне, обнажая разнокалиберный набор поразительно белых зубов. По моему опыту, белоснежные зубы должны быть до ужаса прямыми. Но только не у Банни. Они настолько же блестящие, насколько кривые, а идеально острые клыки опасно торчат в разные стороны. – Тэмсен. Ты хочешь, чтобы тебя называли Тэмсен?

Я расстегиваю и застегиваю молнию на своем полосатом худи.

– Пусть будет Тэм, – говорю я, таращась на кусок синей изоленты, приклеившийся к полу рядом с одним из кожаных сабо Банни.

– Тэм, – послушно повторяет Банни. – Итак, давайте поприветствуем Тэм.

Банни встает и проходит вперед, делая пассы руками, словно колдует. Она оглядывает членов группы. Некоторые бормочут: «Добро пожаловать, Тэм», а библиотекарша лениво машет мне, слегка приподняв руку над коленями.

– Давайте, друзья, – подгоняет их Банни. – Нужно постараться получше. Тэм одна из нас, и сегодня она делает большой шаг вперед. Кстати, Тэм, обычно мы начинаем с того, что немного рассказываем о себе. Откуда мы. Кого мы потеряли. В общем, говорим о том, чем нам хотелось бы поделиться.

Банни улыбается мне тепло и ободряюще, и я вдруг начинаю «плыть». Мне десять лет, я сижу на обитой кожей банкетке в залитом солнцем кабинете на дому. Доктор Пеппер (так его звали, хотя он и настаивал, чтобы его называли доктор П.) был детским психологом, с которым я виделась раз в неделю в тот год, когда умерла мама. Он мне сразу понравился: мне нравились книги в его кабинете, то, что он слушает и одновременно делает записи, то, что он грызет ластик на своем карандаше и наблюдает, как я играю в игры, которые, по идее, должны были каким-то образом выявить мое эмоциональное состояние. Понравился настолько, что мне ужасно хотелось, чтобы он поверил: со мной все в порядке, поэтому я довольно быстро вычислила, какие слова мне надо говорить, чтобы он написал радужный отчет. Мне меньше всего было надо, чтобы у папы появились новые поводы для тревоги, поэтому я с самого начала решила, что буду пациентом-мечтой. Суперзвездой выздоровления. И у меня получилось.

Во мне просыпаются те же филантропические инстинкты, и я ловлю себя на том, что подаюсь вперед и говорю:

– Конечно. Я Тэмсен Берд. Я прожила на острове всю свою жизнь. – Банни приподнимает брови, как будто это мой личный подвиг, и жестом дает понять, чтобы я продолжала. – Человек, который… Я здесь из-за Ноя. Он был моим… моим мужем. Мы поженились прошлым летом. Он умер во сне. – Некоторые кивают, пожилая женщина с коротким светлым каре похлопывает меня по коленке. – Последние месяцы дались мне нелегко. Я пытаюсь смотреть на жизнь позитивно. Я вернулась в школу – когда-то бросила ее, а сейчас вернулась. Думаю, мне это будет на пользу. Думаю, мне нужно менять привычный образ жизни.

Слова звучат неуклюже, как чужие, – прошло слишком много времени с тех пор, как я была вынуждена говорить идеально здоровым голосом. Доктор П. был мастером по смене привычного образа жизни, и Банни, как я понимаю, тоже.

– Замечательно, Тэм, – говорит она, сияя. – Добро пожаловать к нам. Мы посылаем тебе свет и исцеление.

Свет и исцеление появляются в виде шести пар помахивающих рук и чуть более сердечного дружного приветствия. Я поднимаю голову и вижу, что «хипстер» сидит с закрытыми глазами.

Банни хлопает в ладоши, и под арочные своды зала уносится эхо.

– Итак, – говорит она. – Как я уже предупреждала на прошлой неделе, сегодня у нас последний общий круг. Больше никаких чтений. Как наставник в горе, я сделала за вас всю работу, я знаю, что́ по ту сторону. А как обычный человек, который, как и вы, испытал на себе горе утраты, меняющее всю жизнь, могу сказать, что большая часть этого – просто куча мусора. Всем ясно?

Банни заглядывает нам в глаза, медленно сканируя круг. Она точно из тех, кто превыше всего ставит зрительный контакт. Когда она доходит до меня, я уверенно выдерживаю ее взгляд.

– На следующей неделе мы с вами приступим к выездным испытаниям, а сегодня быстренько пробежимся по первому этапу «Активной скорби». Кто хочет ввести Тэм в курс дела? Колин?

Банни поворачивается к «хипстеру». Колин. Я буквально слышу смех Ноя. «Почти угадал».

– Запросто. – «Хипстер» Колин выпрямляется. Жесткий воротник его клетчатой рубашки заправлен в вырез мягкого темно-синего пуловера. Он трясет рукой, чтобы тяжелые часы съехали на запястье. За свою жизнь я видела только одного человека, носившего часы, – это мой папа, – и носил он их только потому, что маме, которая отыскала их на блошином рынке, очень нравилась гравировка. «Приходи вовремя», – было написано на часах. Но это папе не помогало.