Клуб юных вдов - [17]

Но все изменилось, когда я начала встречаться с Ноем. После уроков, вместо того чтобы на автобусе ехать к Луле, я шла к зданию старшей школы и ждала, когда закончатся уроки у Ноя. По выходным ездила на велосипеде туда, где собиралась группа (обычно у кого-нибудь в гараже). Я все же старалась видеться с Лулой, когда появлялась возможность, но домашняя живность и археологические находки почему-то вдруг перестали меня интересовать. Как будто я через потайной ход пробралась в другую вселенную, а прежняя потеряла для меня всякий смысл.

И вот сейчас я сижу, разинув рот, и таращусь на Лулу, которая тормозит на границе между травой и тротуаром. «И все?» У меня в голове эхом отдаются ее слова.

– В каком смысле? – спрашиваю я.

– Один день, и тебе уже невмоготу? – Лула собирает волосы в неряшливый узел, и я вижу две бритых полоски по обе стороны головы и длинную вереницу «гвоздиков» в виде костей, поблескивающих по краю ушной раковины. – Уж больно все это мелодраматично.

Я разглядываю хрупкие пуговицы на ее черном тренче, перевожу взгляд на неопрятные шнурки винтажных «док-мартенсов».

– Пусть так, – бормочу я.

Лула сжимает рукоятки ручного тормоза, и под широкими рукавами тренча видно, как напрягаются мышцы ее предплечий. Лула всегда была крепкой и маленькой. Есть фотография, на которой нам обеим лет по пять-шесть, и Лула держит меня на коленях, как куклу, хотя я тогда была на целую голову выше нее.

Холодный ветер теребит ворот моей рубашки, и я поплотнее запахиваю полы.

– Я что-то пропустила? – спрашиваю я. Лула перекидывает вперед рюкзак, черный и с приклеенной к ткани огромной, от верха до низа, металлической Х, и расстегивает «молнию» на кармане. Достает сложенный вчетверо лист бумаги.

– Это групповой проект, – говорит она. – Мы тоже в нем участвуем, причем в паре. Это идея Олдена: у нас обеих пары не было. Постарайся сдержать радость.

Она протягивает мне листок, и я принимаюсь разворачивать его, но она продолжает громко, лихорадочно говорить, и я замираю.

– Я тоже не в восторге, но тут нет ничего эпохального. Просто глупое исследование, общественное развитие, формирование идентичности и подобная ерунда. Все это здесь. – Она указывает на листок.

Я смотрю на напечатанный текст и вижу всякие «исследования основ жизни современного подростка» и наказ «Мысли нестандартно!» в самом низу.

– Гм… ну, – произношу я, но Лула уже забрала листок и спрятала его в рюкзак. Она нажимает на педаль, и колеса ее велосипеда начинают вращаться. – Даже не знаю…

– Если у тебя проблемы, тогда иди к нему сама, – говорит она, уезжая прочь. – До встречи, Огурчик.

Я смотрю, как она вылетает на проезжую часть, создавая на дороге переполох. Водители резкими, испуганными гудками выражают свое недовольство. Какой-то юнец, наверняка недавно получивший права, показывает ей средний палец, а она, ответив бодрым, жизнерадостным взмахом, сворачивает на лесную тропинку и исчезает за деревьями.

Глава восьмая

Встречи группы поддержки молодых вдов проходят по вечерам в первый четверг месяца в старом заброшенном театре, примыкающем к мэрии. Я прихожу рано, потому что «новый» папа всегда рассчитывает время с большим запасом, даже если ему нужно всего лишь дойти до почтового ящика, и поднимаюсь по низким ступенькам на тускло освещенную сцену, где уже собралась небольшая группа людей.

На краю сцены спиной к рядам обитых алой тканью кресел, скрестив ноги, сидит полная женщина с густыми седыми волосами. Ее зовут Беатрис, но мне было велено называть ее Банни. Она читает библиотечную книгу, вставленную в пластиковую обложку, на которой изображены два голубка. Читая, она теребит бессчетные складки на своей стеганой юбке и слегка раскачивается взад-вперед.

– Горе – оно как погода, – читает она. Голос у нее – нечто среднее между басом Майи Энджелоу[3] и хрипом заядлого курильщика. – Оно постоянно – и постоянно меняется. Оно способно влиять на наше настроение, восприятие вещей и явлений, саму нашу суть – каждый божий день. Горе витает в воздухе, и нам не остается иного выбора, как вдыхать его.

Горе, витающее в том самом воздухе, которым я сейчас дышу, приторно пахнет пачулями и черничными кексами. В центре круга, на жалкого вида скатерти, стоят эти самые кексы, а также два пластмассовых кувшина с яблочным сидром и миска с солеными орешками. Я крепко сжимаю кулаки, так, что ногти впиваются в ладони, и прикидываю, сколько раз разрешено выходить в туалет за те два часа, что длится собрание.

Гнетущая тишина время от времени прерывается глубокими, резкими всхлипами. Сидящая на противоположной стороне круга женщина с красным лицом то и дело вытирает нос скомканным бумажным платком. Когда я училась в начальной школе, она работала у нас в библиотеке, и сейчас ей как минимум пятьдесят. Интересно, а есть группа поддержки старых вдов? И какого возраста надо быть, чтобы приняли туда?

Банни изучает плотные страницы открытой книги, прежде чем закрыть ее и бросить на пол. Книга скользит через круг и останавливается перед стройной темноволосой женщиной в пуховой жилетке и лосинах.

– Лиза, – говорит Банни и кивает, при этом у нее дергается отвисший подбородок. – Каков твой прогноз горя? Восемнадцать и солнечно? Пасмурно, возможны осадки?