Клуб негодяев - [3]

— Кто дал вам… Эй! Стой!

К моему неудовольствию, всадник стремительно умчался в обратном направлении. В этот раз я даже не попытался его остановить: бежать за лошадью без толку, а из этого противного типа всё равно больше ничего своими силами не вытрясешь.

— Ну, и кто из нас хмырь…

Я опять повертел в руках конверт и решил внимательнее рассмотреть герб на восковой печати. Рисунок определённо показался мне необычным: сморщенная человеческая кисть, сжимающая, как факел, соцветие какого-то полевого растения. Осторожно надорвав уголок конверта, я стал рвать его по линии сгиба. Получилось в итоге не очень аккуратно, зато печать осталась целой. Как я ни старался держать себя в руках, я не мог справиться с нахлынувшим на меня возбуждением. Чувствуя, как от волнения перехватывает дыхание, я развернул сложенную вдвое плотную кремовую бумагу.

Дорогой Родерик…

Я запнулся на этом имени. Послание за одну секунду потеряло свой таинственный ореол. Адресовано оно было вовсе не мне, а моему деду, которого уже семнадцать лет как не было в живых. Отправителю откуда-то было известно, что Родерик Сандерс после своих многолетних странствий решил остановиться в поместье племянницы, графини де Ришандруа. Но кто бы ни прислал это письмо, он опоздал. Я разочарованно вздохнул и без особого интереса принялся читать дальше.

Дорогой Родерик,

Спешу уведомить Вас, что 10 июля нынешнего года (18..), в 10 часов вечера, в Праге состоится встреча членов клуба «Рука славы». Новый адрес будет указан ниже.

Род, если это письмо всё же дошло до тебя, значит, на встрече тебя можно не ждать. Сиди уж в этом дрянном поместье, старая ты развалина.

Дж. М. Квинси.

— Как мило, — я сложил письмо, так и не прочитав адрес в конце. — Хм, «Рука славы»! Причём здесь рука?.. А этот Квинси, похоже, просто грубиян.

Я снова посмотрел на восковую печать и вдруг ощутил невероятную тоску. Я рано лишился родителей, а с их родителями и вовсе был не знаком. Хотя… Я смутно помнил, что видел Родерика Сандерса один раз, когда мне было всего пять лет. В тот день я вместе с тётей Элен уезжал в гости к её родственникам, маркизам де Левен, а когда вернулся спустя несколько дней, деда уже не было. Намного позже я узнал, что Родерик умер вскоре после моего отъёзда. Каким человеком он был при жизни, чем занимался, почему так наплевательски относился к семье — на эти и многие другие вопросы я не знал ответов. Мадам де Ришандруа, то есть тётя Элен, может, что-то и знает, но не говорит. Я ей доверяю, как никому другому, но порой меня гложут сомнения, не обманывает ли она меня так же, как и супруга. Паскаль де Ришандруа до самой смерти даже не догадывался о том, что его секретарь — двоюродный брат его жены. О своей собственной биографии она также предпочитает особо не распространяться, поэтому для меня она настоящая женщина-тайна.

Мне нелегко жить в чужой стране, зная, что здесь я никому не нужен, а на родине меня никто не ждёт. Во Франции я чувствую себя неуютно, но желание уехать в Англию с каждым годом таяло, как туман над Темзой, которой я никогда не видел. На моей памяти родители несколько раз предпринимали попытки вернуться на родину, но каждый раз сталкивались с непреодолимыми проблемами. Отец был образованным и далеко не самым глупым человеком, и его неудачи можно объяснить лишь двумя словами — фатальное невезение. Перед каждым отъездом непременно что-то случалось: обычно серьёзно заболевал кто-нибудь из членов семьи, а в последний раз с банковского счёта отца вдруг исчезли все деньги. После смерти родителей я даже не пытался уехать. Я не могу без поддержки, и поэтому я заранее боялся неизвестной Англии, как ребёнок, который не хочет переселяться из спальни матери в собственную комнату. Меня всегда пугала неизвестность, и я предпочитаю стабильность, какой бы она ни была. Можно сказать, я живу одним днём, не заглядывая в будущее, так как думаю, что ничего хорошего меня всё равно не ждёт. Да и надеяться особо не на что, если нет перспектив, амбиций и по-настоящему сильного желания что-либо поменять в своей жизни.

Однако письмо выбило меня из привычной апатии.

Я никогда не любил читать дневник отца. Записей в нём немного и почти все они пронизаны чувством безвыходности, но в тот раз я заставил себя дочитать его до конца. Последние страницы меня просто поразили.

1 мая 18..

Ночь.

Не понимаю, что со мной происходит. Только что на моих глазах умер отец, но я совершенно не печалюсь об этом. Когда он в последний раз закрыл глаза, я испытал такое облегчение, словно избавился от слишком тяжёлой ноши. Я долго смотрел на его мёртвое лицо, и чувство радости приятным теплом разливалось по всему телу. Больше всего на свете я тогда боялся, что отец вдруг пошевелится и окажется живым — настолько я хотел верить в то, что он мёртв. Сейчас я презираю себя за охватившую меня эйфорию, стыд разъедает мою душу, когда вспоминаю о своих мыслях и эмоциях. Я, как и все люди, небезгрешен, но раньше я и не подозревал, что способен на такую чёрствость.

Мы с отцом почти не знали друг друга. Его никогда не было дома, а те короткие встречи почти не оставили следа в моём сердце. Мы были друг для друга чужыми людьми, уже будучи взрослым, я осознал, что он был ко мне равнодушен, да и к матери, думаю, тоже. Иначе он бы не бросил семью, оставив нас ни с чем.