Я никогда не забуду эту ночь.
Полумесяц, скрытый за тонкой пеленой облаков, равнодушно взирал на маленькую французскую деревушку Пти-Пошетт. В домах давно не горел свет, на тёмных улочках не было ни души. Было так тихо, что мне до ужаса хотелось услышать чью-нибудь пьяную песню или хотя бы собачий лай.
Чем ближе становилось кладбище, тем тяжелей мне казалась лопата. Я поневоле замедлил шаг.
Крадущийся за мной Жак негромко заговорил охрипшим от волнения голосом:
— Слушай-ка, давай назад повернём пока не поздно. Всё равно ты на эту мерзость не решишься. Пойдём же, пока никто нас не заметил.
Я остановился.
— Нет. Раз я решил, значит, я это сделаю. Может, я об этом когда-нибудь пожалею, но ещё сильней я буду жалеть, если сейчас не сделаю ничего. Ты можешь уйти, всё равно это касается только меня. И если меня поймают, то лучше одного, без сообщников.
На самом деле я ничуть не меньше Жака хотел развернуться и уйти. Я был готов в любую минуту разжать пальцы и бросить чёртову лопату, но меня останавливала мысль о том, что мне не хватит смелости второй раз отправиться ночью на кладбище.
— Нетушки, раз пошли вместе, значит, вместе и вернёмся.
— Я не намерен возвращаться с пустыми руками.
— Хватит, Роберт, не храбрись зря. Вижу же, что трусишь — дрожишь вон как осиновый лист.
— Это от холода. Ночь нынче прохладная, если ты ещё не заметил, — пробурчал я и ускоренными шагами направился к погосту.
Старая часовня, казавшаяся днём при солнечных лучах такой милой и приветливой, теперь выглядела зловещей, как замок злой колдуньи из старой сказки. Я словно почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, от которого по телу побежали мурашки. На меня как будто смотрели с немым укором, и я, чувствуя себя мелким и ничтожным, хотел навсегда расстаться со своей скверной идеей. С трудом пересиливая себя, я шёл вперёд к немым торчащим крестам и покосившимся надгробным камням.
— Говорят, мужик один из соседней деревни плюнул на могилу утопленника, а через три дня и сам утонул, — с благоговейным страхом прошептал Жак.
— Мой дед умер от старости, если тебя это хоть немного успокоит, — процедил я сквозь зубы.
Я часто слышал от друга истории о домовых и привидениях и искренне удивлялся, как он принимает всякие глупости за правду. Можно было, конечно списать это на происхождение Жака, но другие крестьяне в деревне относились к подобным вещам весьма скептически. А после прошлогодней неудачной охоты на домовых вовсе стали делать вид, что не верят в нечистую силу. Должно быть, им просто стыдно за то, что тогда вели себя, как дети.
Жак не унимался. Кладбище действовало на него, как гнилые яблоки на Шиллера.
— Ещё прабабка моего зятя видела, как ночью на этом самом кладбище ведьмы плясали с нечистыми мертвецами.
Я хмыкнул.
— Наверное, прабабка твоего зятя сама была ведьмой, раз стала свидетелем той гулянки. Приличные женщины не бродят здесь среди ночи.
«Да и мужчины тоже», — невесело подумалось мне.
— Погоди, а ты прав! — ахнул растерянный Жак. — Неспроста, значит, к ней в день похорон на могилу пришла чёрная собака…
— Жак, ты балбес! Я вовсе не это имел в виду!
В ответ парень обиженно засопел, потом выдал сдавленным голосом:
— Конечно, балбес. Читаю по складам и, в отличие от некоторых, наукам не обучался… Дурак дураком.
Я тут же пожалел, что сорвался и чуть ли не накричал на друга. Небольшое, но от того не менее горькое чувство вины на несколько мгновений вытеснило страх.
— Хватит тебе, — негромко сказал я, не найдя подходящих слов для извинений, — просто не верь в эту чушь. Колдовства и призраков не существует.
— Может, ты и в Бога не веришь? — наверное, я впервые услышал в голосе Жака неодобрение, смешанное с неприязнью. — Ты мой лучший друг, но то, что ты задумал…
— Жак, прошу тебя, не надо. И так тошно.
Ответа не последовало. Тем не менее, он не бросил меня, а всё так же плёлся позади. Мне оставалось только гадать, о чём сейчас думал Жак, если не о мертвецах.
Пройдя мимо первой могилы, меня охватил необъяснимый трепет. Я и днём некомфортно чувствую себя на кладбище, вид захоронений обычно наводит на меня тяжёлую, давящую тоску. А теперь при лёгком серебристом свете надгробия не вызывали у меня ни капли жалости к покойникам. Ночь словно преобразила всё кладбище, показало его истинную сущность. Если при дневном свете могилы были частью живого мира, то сейчас они выглядели полноправными хозяевами кладбища, кресты и надгробные камни горделиво возвышались над землёй. Я чувствовал себя незваным гостем, но упорно шёл дальше. Огня мы с Жаком с собой не взяли, чтобы не навлечь на себя беды, и это затрудняло движение. Основным ориентиром нам служил фамильный склеп дворян де Ришандруа, находившийся на противоположном конце погоста. Нужная могила была как раз рядом с этим помпезным строением, так не вписывающемуся в деревенский пейзаж. До меня чётко доносилось бормотание друга. Жак пытался читать молитвы, да ни одну так и не смог дочитать до конца. Что-то явно мешало ему сосредоточиться, и яснее всего у него получалось выводить только «О, господи… о, Боже мой…»
