Клуб маньяков - [16]

Лешка рассказал о забавах супругов Ворончихиных. Не слишком, правда, оригинальных, зато весьма интеллектуальных. У них на даче, располагавшейся близ обширного и топкого болота, был садовый сарай. В нем стояло старенькое стоматологическое кресло, а рядом с ним – столик с полным набором соответствующих никелированных инструментов. Жертва (обычно на ее роль избирался пьяница, заснувший в пристанционных посадках), усаживалась в кресло, закреплялась желтыми свиными ремнями, после чего Митя, прохаживаясь взад-вперед, начинал читать ей свои стихи о романтической любви и рыцарском достоинстве. Когда он уставал декламировать, его сменяла жена Лариса, читавшая стихи наиболее талантливых членов литературного клуба... Когда бедный пьяница засыпал от рифм и утомления, они будили его, вырывая ему по зубу каждый. Такие летние стоматологическо-поэтические вечера, продолжались несколько суток кряду. После того, как все зубы были вырваны, а стихи прочитаны, жертва отправлялась в Лету, то есть в болото, пучившееся за забором.

Алевтина, натянуто улыбаясь, рассказала об Олеге. Как он раз в два или три месяца наряжался кришнаитом или буддистским монахом и шел на Новый Арбат охмурять девушек. Пораженные ошарашивающим внешним видом бывшего капитан-лейтенанта (бритая голова, оригинальные белые одежды и, главное, мощный торс цветущего мужчины), они собирались вокруг него, слушали речи и песни, покупали косметику, а также мыло, предлагавшееся им в качестве чудодейственно-ритуального... А он, шаманя, выбирал себе жертву. Обычно это была приезжая из дальних областей, развитая в умственном отношении и некрупная (Олег не любил больших женщин, с ними было много возни). Выбрав и охмурив, приводил домой и предлагал заниматься домашним хозяйством. Первое время девушка, в расчете на супружество с видным и небедным человеком, ходила за покупками, готовила хитрую вегетарианскую пищу и убиралась, но скоро (через два – три месяца) понимала, что ей не светит не только замужество, но и простое сексуальное удовлетворение хотя бы раз в неделю. Понимала это и пыталась сделать ручкой.

Но Олег не отпускал свою пленницу, он немедленно лишал бедняжку жизни посредством банального удушения и принимался делать то, ради чего, собственно, и завлекал женщин в свою холостяцкую квартиру. Он закручивал их. Тушил, жарил, мариновал и закручивал в трехлитровые банки. Потому что вегетарианские догмы не позволяли ему питаться трупами убитых животных, но в них ничего не говорилось о людях. Люди ведь не животные.

Рассказ раззадорил Алевтину. Глаза ее заблестели, лицо раскраснелось, движения стали резкими.

– Тебе вина или водки? – спросил я, решив, что капелька спиртного ее успокоит.

– Водки! – кинула Алевтину указательный палец к соответствующей бутылке.

Я налил нам водки, Лешка плеснул себе с Верой вина. Мы чокнулись и выпили.

– Все это хорошо, на друзей клепать, – сказал я, выбирая глазами закуску («Колбаски взять или селедочки в винном соусе? Нет, конечно же, селедочки!). – Это по-нашему, это современно на друзей клепать. Но, может быть, кто-нибудь и о себе расскажет? Вот ты, Верочка, кисонька моя? Слабо тебе исповедоваться?

Сказал и придвинулся к ней, сидевшей справа, поцеловал в щечку, обнял с огромным удовольствием за талию – она хоть и худенькая, но мяконькая хоть куда.

Вера отстранилась, смущенная моими нескромными поползновениями и переспросила, оглядываясь на Алевтину с Алексеем:

– Что слабо?

– Слабо рассказать о своих маньяческих подвигах? Ты так смачно рассказывала о подвигах Емельяна Емельяновича. Представляю, как раскроются твои таланты на собственной тематике! Предутренние оргии, необузданная фантазия, претворенная в растерзанных человеческих телах...

– Давай, я лучше о себе расскажу, – прикрыла подругу Алевтина. – Вера про свои подвиги может и в супружеской постели тебе нашептать... Если, конечно, хорошо попросишь.

У кого что болит, тот о том и говорит. Упомянув супружескую постель, Алевтина сникла. В глазах ее поселилась тоска. Стирка пахучих носок, глаженье брюк и рубашек, бег домой галопом с полными сумками, вечерняя, до ломоты в ногах, возня на кухне, а потом супружеская кровать, храпящий мужчина на ней, и она, забывшаяся на пахнущем потом мускулистом плече... Это было пределом ее мечтаний.

– Давай, рассказывай! – бросил я, раздумывая плеснуть ей водки или нет. В бутылке оставалось на самом донышке и, в конце концов, я решил поберечь больную печень девушки. Однако Алевтина решила, что бог с ней с этой печенью, плеснула себе сама, выпила и, поймав мой более чем кислый взгляд, криво улыбнулась:

– Там еще одна в холодильнике стоит...

И, опустив глаза, задумалась с чего начать свою маньяческую исповедь.

А я разомлел. Представил себе запотевшую бутылочку «Гжелки», дожидающуюся меня в своем последнем холодильном пристанище и разомлел. Откинулся на диванные подушки и отдался на волю волн сознания:

«Нет, хорошая она баба. В наши дни не встретишь женщины с таким тонким пониманием мужской психи. У такой любой мужик будет как за каменной стеной. Обогреет, спинку вымоет, напоит, спросит, что нужно, и не спросит, о чем спрашивать не надо. А болячки все эти телесные от невостребованности некоторых органов организма. Организм сам себя от тоски убивает...