Клуб любителей фантастики, 2005 - [53]

В этой комнате не было душа или уборной. Имелась только раковина, укрепленная у самой двери под зеркалом, и она навела его на мысль, что хорошо бы умыться.

Он добрел до зеркала, уперся обеими руками в край раковины, ничуть не заботясь, что она может сорваться под его весом, и поднял голову, рассматривая себя. Никаких очевидных следов вчерашнего. Только нехорошая бледность и растрепанная прическа. Да затравленный взгляд. Он похвалил себя, слегка кивнув отражению: «Ты молодец…». Потом пустил воду; морщась от омерзения, втиснул голову под струю и стоял так долго, неподвижно…

А после, уже уходя, сделал еще три вещи.

Во-первых, вспомнил и закрепил в уме свою фамилию: Хворостов.

Во-вторых, оставил деньги женщине, имени которой не знал. Денег нашлось немного, но то, что они уцелели, прибавило ему оптимизма. Сосчитать их было в его состоянии невозможно, так что он просто отделил примерно половину смятых купюр и рассыпал их на столе среди пустых бутылок и грязной посуды с остатками какой-то еды.

В-третьих, подобрал с пола увесистый альбом в твердой обложке. Он всегда уносил с собой сувениры — в память о тех местах, где в силу разных обстоятельств оставался ночевать, а этот альбом был необычен, потому что на форзаце вместо ожидаемой репродукции классического полотна красовался какой-то зелено-голубой шум в прямоугольной рамке, словно мгновенная фотография экрана ненастроенного телевизора. Да и зачем в этом вертепе такой альбом?

Затем он вышел вон, не обернувшись и не трудясь даже поискать ключи, чтобы запереть дверь. Никому здесь это не было нужно…

Вчерашняя старушка на вахте в вестибюле общежития успела смениться. Когда Хворостов прошел мимо стойки, пожилой мужчина, сменщик, привстал, намереваясь что-то спросить, но, поймав его тусклый взгляд, понятливо кивнул и вернулся на место, к своей газете и стакану чая со сладким сухарем.

На крыльце Хворостов закачался, вдохнув свежий воздух, и ухватился за ручку двери. Минуту он соображал, что следует сделать дальше, и осматривался.

Вечер уверенно вступал во владение университетским парком… Глубокими тенями он охватывал основания скамеек, сгрудившихся вокруг фонтана, перелезал через живую изгородь и стелился по земле, вырастая темными глыбами сосен, прятавшихся у самых стен учебных корпусов. Солнце еще не зашло, и хотя Хворостов его не видел, но подумал, что тому недолго осталось клониться к горизонту, потому что унылые ряды облаков на западе уже окрасились оранжевым. Он посчитал, что время перевалило за восемь, и тогда шагнул вниз, сперва едва не потеряв равновесия; осторожно спустился по ступенькам и пошел по асфальтовой дорожке к выходу из университетского комплекса, перегороженного нарядным шлагбаумом. Из-за стекла столь же ярко расцвеченной красным и белым, будки на него подозрительно смотрел охранник. Хворостов на всякий случай помахал ему рукой и улыбнулся. Ему очень не хотелось, чтобы охранник покидал свой пряничный домик, и он надеялся, что начинающиеся сумерки скроют его неверную походку. Проходя в открытую калитку рядом со шлагбаумом, он сунул руку в карман пиджака, нащупывая пачку сигарет.

Курева, как и денег, тоже было немного. Прикуривая от спички, он успел ухватить начало головокружения и сразу тяжело привалился к ограде, переводя дух. Резервы организма, на которых он вышел из общежития и пересек территорию университета, заканчивались неожиданно быстро, он чувствовал, что может просто упасть на тротуар. Идти дальше следовало с опаской, например, опираясь рукой об ограду и делая короткие остановки. Дом, в сущности, был рядом, до него Хворостов добирался за десять минут, но в этой ситуации нужно было экономить силы, так как еще предстоял подъем по лестнице на третий этаж…

Хворостов вошел в гостиную в халате и босиком, хмурясь и приглаживая мокрые волосы, и первым делом, взглянув в окно, задернул шторы. Вообще-то он любил ночь, но эта казалась серой и тоскливой; бархатная темнота, как поеденная молью, тут и там разрывалась мутными огнями уличных фонарей и неприветливыми желтыми оконными дырами. Ничего романтического в такой ночи не было, и смотрелась она фальшиво и даже подозрительно.

На столике сиротливо дожидался его трофей, но Хворостов не торопился взять альбом в руки. Сначала он приглушил свет торшера, пустив в комнату тень, в которой спрятались беспокоящий его хлам на кресле в углу и не разобранные с весны стопки книг у стены. Хворостову остался только край уютного дивана, куда он и уселся с незажженной сигаретой в руке. Следовало налить себе чего-нибудь выпить, и он скривился, так как вставать и идти на кухню, где в холодильнике он припас пиво, не хотелось. Однако раз уж он планировал скоро уснуть на этом диване, пришлось сделать последние приготовления, поэтому за пивом Хворостов все же отправился. По пути он вспомнил кстати о пепельнице, что оставил в прихожей, у телефона.

Заново устроившись под торшером, он сначала отпил из та-кана холодного пива, удовлетворенно отметив, что это, вне всяких сомнений, во благо, слизнул пену с верхней губы и прикурил свою сигарету. И только несколько раз затянувшись, протянул руку за альбомом.