Клуб любителей фантастики, 2003 - [94]

— Ты, наверное, сошла с ума, — осуждающе крикнул Анастас. — Такое чувство, что тобой овладел инстинкт продолжения рода.

— Да! Это похоже! — крикнула я в ответ. — Но это не то. Или если то, то я хочу продолжить род, соединившись с этим ветром, океаном и дождем!

Анастас сорвал с себя рубашку и побежал за мной, а Пашка остался со своими железками. Деревья низко клонились к земле, вздрагивая гибкими жилистыми стволами под натиском бури. Косые теплые струи хлестали прямо в лицо. Океан становился все ближе и ближе, а волны все шире распахивали темные мокрые пасти. Я остановилась: как бы не хотелось мне кинуться в прибой, вряд ли я выдержала бы его ласки. Небо натужилось и треснуло пополам огромной огненной молнией. В мою кожу вонзились мириады мельчайших иголочек. Прокатился гром — он и напугал меня, и раззадорил.

Я оглянулась на Анастаса. Он стоял рядом, со сжатыми кулаками и побелевшими от напряжения губами.

— Побежим к мысу! — дернула я его за руку.

— Да! — кивнул он, и мы снова припустили.

Никогда ни на одной тренировке в Ковчеге мы не доводили себя до такого исступления. Я поняла, что наши товарищи не заболели, просто они не выдержали безумного ритма этой планеты. А для нас с Анастасом он был родным, этот ритм, он соответствовал ритму биения наших сердец. Пашка же защитил себя от планеты режимом, осторожностью и лекарствами. Мы бежали, пока сердце не начало разрываться в клетке ребер, и только тогда свалились с ног. Теперь и слева, и справа, и впереди была только бушующая вода. Я закрыла глаза и прижалась к мокрому песку щекой.

Драконы в небе стали бледнеть, уступая тихой умытой синеве. И вскоре все закончилось. На успокаивающейся воде медленно качались обрывки листьев, полые трубочки каких-то плодов, ветки деревьев и белые клочья пены. Постепенно перепуганный лес ожил. Снова запели птицы, запрыгали по веткам мохнатые грызуны, похожие на земных крыс, закружились бирюзовые бабочки. Небо расчистилось окончательно, и теплые лучи солнца согрели наши усталые тела. Но и потом, когда пришла прохлада, где-то в глубине тела, в самом позвоночнике, оставался тлеть теплый огонь.

Вечером Анастас угнездился за компом, и из него нельзя было вытянуть ни слова. Пашка выполнил весь свой вечерний ритуал и первым лег спать, а я засела за свою работу. Мне не спалось. Видимо, от беготни под ливнем я простудилась, и меня начало немного знобить. На связь вышел док и нудно расспрашивал о том, как мы пережили шторм. Я не стала делиться с ним впечатлениями — это было мое личное достояние, и я хотела разобраться в себе сама. Постепенно стемнело, наступила ночь. Я прихватила одеяло и пошла на кухню попить чайку. Стас был уже там. Он держал в руках кружку с дымящимся кипятком и задумчиво смотрел в никуда.

— Знаешь, что я подумала? — сказала я, наполняя полулитровую бадейку.

— Ну?

— В тот первый день, когда мы ушли ночью, мне казалось, что почва подо мной живая, как спина большого зверя.

Он что-то неразборчиво буркнул и громко отхлебнул из кружки.

— И?

— Она — живая. Мне это не показалось, так и есть.

— Думаешь, такое возможно? — усмехнулся Анастас. — Ты просто немного простыла. Выпей аспиринчику. Как говорит док, избыток эмоций.

И он закашлялся.

— А ты уже выпил? — съязвила я.

— Пока нет. Но я пью чай. Уже третью кружку. Чай помогает от простуды.

В спальне закашлял Пашка. Мы с Анастасом переглянулись и ничего не сказали. Я молча пошла к аптечке, достала аспирин и бросила себе в кружку две таблетки. На всякий случай.

— Если и Пашка свалится, — вздохнул Анастас, — то планету закроют. Жаль.

— Жаль, — эхом повторила я и поплелась в постель.

Для пущего эффекта я укуталась в два одеяла — благо их было много на пустых койках наших товарищей — и сразу же начала обливаться потом.

Мне снилось, что я поднимаюсь по лестнице, расположенной нигде, в черной пустоте космоса, среди привычных нам по Ковчегу звездных пейзажей. Я иду почему-то совсем одна, хотя знаю, что внизу осталась моя мама. Она стоит и смотрит, как я преодолеваю ступеньку за ступенькой. Я останавливаюсь, оборачиваюсь и зову ее за собой, но она кричит мне: «Берегись!», — и я едва успеваю отскочить от метеорита. Я опять зову ее с собой, но она опять отрицательно качает головой. Я сержусь на нее… и оказываюсь на бортике бассейна в Ковчеге, в тот день, когда в отряде праздновали день Нептуна. В подготовке будущих десантников это был очень важный день. Нас выстраивали шеренгой, и по свистку специальный механизм сталкивал детей вниз, хотя никто из нас до этого не учился плавать. Но таков был принцип Школы. Сначала нас бросали в воду, смотрели, кто как себя поведет, а в тот критический момент, когда у самого неуклюжего кончился бы воздух, со дна поднималась сетка, и вся неумелая мелочь оказывалась на воздухе. Конечно, это было издевательство. Жесткая выбраковка. Тех, кто пытался не утонуть за счет товарищей, выгоняли сразу. Все знали это, но инстинкт — сильнее знания. Я тоже не умела плавать, и тоже боялась, что поведу себя недостойно. Тем более что моя мама, как и матери остальных детей, стояла за турникетным ограждением и смотрела на меня особым взглядом. Она всегда смотрела на меня так, когда я должна была совершить подвиг. И я совершила его. Я прыгнула в воду и начала плескаться, а прямо передо мной оказалось перекошенное лицо другой девочки, она уже несколько раз глотнула воды и, вытягивая изо всех сил шею, то всплывала, то уходила под воду. У меня было все не так плохо, и я подумала, что если я толкну ее к бортику, то она схватится за поручень и протянет мне руку, и мы окажемся обе огурцы-молодцы! Я так и сделала, и девчонка дотянулась до поручня, но руки мне не подала, потому что с перепуга завыла в голос и вцепилась в поручень обеими руками. А я начала хватать ртом воздух, но мне в легкие почему-то попадала вода. Я закашлялась и… проснулась.