Клуб любителей фантастики, 1980–1983 - [6]

— О чем задумался, небожитель?

Трошин был тот же — высокий, худощавый, с длинным скуластым лицом и умными маленькими глазами. Друзья обнялись и какое-то время с улыбкой рассматривали друг друга.

— А ты, старик, совсем заматерел, — сказал наконец Акимов. — В замминистрах ты выглядел на полголовы ниже.

Трошин хохотнул. Они не спеша пошли в глубь парка, обмениваясь новостями. Потом Трошин спросил:

— Говорят, ты решил остаться здесь навсегда?

— Да мало ли что говорят… Поживем — увидим. Скажи лучше: зачем меня вызывают?

— Причины разные, Андрей. Сообщу по секрету, что вашу деятельность на Юпитере правительство оценивает высоко. Сейчас рассматривается вопрос о расширении плана работ. Доволен?

— Что ж, ребята этого заслужили, — задумчиво сказал Акимов.

— Хм… Но учти: если решишь не возвращаться, мы можем предложить тебе место в проекте «Альфа». Будешь сидеть на внеземных станциях контроля и любоваться Землей.

— Погоди, не все сразу… Я всего лишь слабый, измученный прививками и радиационными ударами человек. Скажи, честно, Олег, разговор на приеме будет только о космических делах?

— Экий ты любопытный. Сам сказал: поживем — увидим…

Друзья свернули с утоптанной, хрустящей свежим снегом дорожки и, спугнув стаю шустрых синиц, поспешили к Троицким воротам.

* * *

Из распахнутого окна башни в лабораторию порывами врывался теплый мартовский воздух, насыщенный запахами оживающей земли. Вокруг была степь — дикая, чуть холмистая, выписанная размытыми акварельными красками осевшего серого снега и первых голубых проталинок. Не верилось, что под ней, на глубине десятков метров, расположен целый город Института Времени и многокилометровые ряды мощных аккумуляторов, и все это сложнейшее хозяйство через несколько минут придет в действие, чтобы перебросить в прошлое одного-единственного человека.

Акимов сидел, глубоко погрузившись в кресло и полузакрыв глаза. Он ждал, пока хронотехник — его звали Игорь — не закончит последнюю проверку «катапульты».

— Все в порядке, Андрей Иванович, — закашлявшись, сказал наконец Игорь. — Я думаю, можно докладывать комиссии, как вы полагаете?

— Это ты меня спрашиваешь, Игорь? — глухо сказал Акимов. — Надо, так докладывай, тебе виднее. Только не тяни…

Он не спал от волнения уже две ночи и потому не мог сдержать легкого брюзжания. Все происшедшее за последние дни — правительственный прием, перелет из Москвы, долгие часы подготовки и инструктажей, одинокие бессонные ночи, — все это как то размылось, ушло в сторону как далекие воспоминания. Сейчас он мог думать только об одном — о прошлом, которое ему предстояло увидеть. И пусть он перенесется на век назад лишь бесплотным наблюдателем, неспособным изменить в давно ушедшем времени движение ни единого атома; пусть даже все его перемещения рассчитаны почти до деталей. Важно другое — ведь все пережитое им смогут позднее увидеть в мнемозаписи миллиарды людей, завершающих строительство коммунизма. Ради них и была с неимоверными трудностями создана хронокатапульта; ради них страна, не страдающая пока от избытка электроэнергии, отдавала ему, Акимову, годовую выработку всей Куйбышевской ГЭС…

Где-то вдали он услышал приглушенный голос Игоря, докладывающего Председателю комиссии о готовности хронокатапульты к броску в 1922 год, ровно на сто лет назад.

«Хороший парнишка, — тепло подумал Акимов. — Именно от таких умных и знающих ребят многое зависит и на Земле, и в космосе. А учить их нужно не только на лекциях, но и в живом деле. Главное — не просто уступать им дорогу, но и помогать, если это необходимо. Так что лелеять свой стариковский почет в унылой пенсионной тишине просто нет времени. Да и бог с ним, с почетом…»

— Еще три минуты, — сказал Игорь, усаживаясь перед пультом управления в такое же кресло, как у Акимова. — Вы не волнуйтесь, Андрей Иванович, выведу точно. Хотите, завтра поедем с ребятами порыбачить на Волге? Они очень просят…

— Обязательно поедем, — расслабленно сказал Акимов. — Куда хотите поедем. Мне теперь надо запасать впечатления впрок. Знаешь, Игорь, что я открыл на старости лет? Надо все время возвращаться к Земле, иначе не сможешь вернуться к звездам.

— Я это знаю, — пробормотал хронотехник.

— Я тоже. Но вот в чем штуке — с годами начинаешь понимать то, о чем научился говорить еще в детском саду. Очевидно, в этом и состоит взросление человека.

Пульт вдруг разгорелся множеством ослепительных огней, а откуда-то снизу в зал потек гул — сначала слабый, еле слышный, потом стремительно набирающий чудовищную грозовую силу.

— Начали! — срывающимся голосом закричал Игорь. — Начали, Андрей Иванович!

Все поплыло перед глазами Акимова. Со всех сторон его окутала мягкая, чуть светящаяся мгла, насыщенная тысячами неясных шорохов. Скоро он почувствовал, как начинает постепенно исчезать ощущение собственного тела. И тут колышущаяся пелена исчезла, и он увидел, как на далеком горизонте набухает розовый рассвет.

Акимов медленно летел над черной, напитанной весенней влагой степью. Небо над ним было белесым, чуть подсвеченным восходящим солнцем, а в густой синеве на западе еще слабо светились последние звезды. Было удивительно тихо, как бывает только в предутреннем сне, и он почувствовал себя большой бестелесной птицей, отправившейся в далекий перелет. Ему захотелось испытать свои новые крылья, и, сделав плавный вираж, он повернул на север, стремительно набирая скорость. И увидел далеко впереди поселок.