Клокард - [14]

Выяснилось, что Жужу в Клокарде проездом – как, собственно, и везде, ну, быть может, за исключением собственного дома, хотя лично у меня сложилось впечатление, что и там она тоже практически в гостях. Цуцулькевич путешествует – ею с детства владеет неодолимая страсть к перемене мест – и за свою короткую жизнь она успела побывать в такой чертовой уйме стран и местностей, что аж дух захватывает. Раньше ей не сиделось на месте больше недели; но потом оказалось, что мир на самом деле не слишком уж и большой и если двигаться по нему такими темпами, он скоро закончится, поэтому срок пребывания в новом месте был вынужденно продлен до двух недель, в чем мадам со свойственным ей оптимизмом тут же нашла свои прелести: ведь если пожить на одном месте подольше, то можно и узнать про него побольше, и даже сходить в театр или на выставку. Жужу со всех сторон окружали интересные люди, хотя – тут она вздохнула счастливо – некоторых из них вскоре после знакомства случалось и пристрелить, правда, Жужу такие вещи не нравятся, но это все равно здорово, а кроме того – большой жизненный опыт и новые впечатления, которых никогда не бывает много, ведь правда? Хотите помешать тесто?

Я согласился и принял миску с ложкой, а мадам Цуцулькевич грациозно опустилась на вторую табуретку, устремила на меня исполненный неподдельного восторга взгляд и спросила «а как вас зовут?»

Сообщив ей свое нынешнее весьма звучное имя, я в свою очередь признался, что в Клокарде тоже проездом, ах, какой это замечательный город, что за дивное пиво подают в «Пауланере», надо бы купить новую лошадь, хорошая погода, а долго еще мешать эти блины?

Вопрос о блинах вызвал у Жужу приступ счастливого смеха, к которому я, сам не понимая почему, тут же присоединился. Отсмеявшись, мадам Цуцулькевич отобрала у меня миску, опасливо потыкала ложкой в получившуюся массу и вынесла заключение: хватит.

Дальше в ход пошла сковородка: Жужу бухнула ее на плиту, врубила жуткий огонь, капнула масла, а когда сковорода по ее мнению достаточно раскалилась, зачерпнула ложкой порцию теста и быстро размазала его тонким слоем по поверхности. Буквально через несколько секунд она схватила сковородку и оптимистично взмахнула ею – будущий блин описал красивую дугу и шлепнулся обратно – дожариваться.

И процесс пошел: блины летали как ненормальные и стопка готового продукта на фарфоровом блюде неизменно росла. Один блин, впрочем, прилип к потолку, что вызвало новый приступ радостного смеха: «отдерите его, пока никто не заметил» – и я, воровато поглядывая по сторонам, забрался на табуретку и кончиком ножа принялся соскабливать гадское тесто. Удалось.

Вскоре с приготовлением блинов – процессом несложным, но, надо признать, требующим особой сноровки, – было покончено и мадам Цуцулькевич, весьма гордая собой, на вытянутых руках торжественно понесла блюдо в общий зал. Я следовал в ее кильватере, предвкушая, как отреагирует местный народ на подобное диво. Реакция оказалась вполне предсказуемой: посетители пивной недоуменно вытаращились – а некоторые даже замерли, не донеся кружку до рта, – когда Жужу тонким голосом провозгласила: «Блины-ы-ы!» и бодро направилась к ближайшему столу. Народ на ее пути потрясенно расступался.

Установив блюдо на стол, мадам Цуцулькевич торжествующе оглядела присутствующих и, подозвав меня, хлопнула ладошкой по скамейке рядом с собой.

– Сэр, – лучезарно улыбаясь, обратилась она к Штайнеру-младшему, невозмутимо возвышавшемуся рядом с источниками пива. – Найдется ли у вас сметана?

Сметана нашлась – в пузатом низеньком горшочке – и Жужу тут же запустила в него ложку, смазала сметаной верхний блин, скатала его в трубочку, взяла двумя пальчиками и принялась есть. Сидевшие напротив джентльмены, забыв про пиво, смотрели на нее с мрачным недоумением, но мадам Цуцулькевич это ничуть не смущало: закрыв глаза, она погрузилась в смакование блина, совершенно не обращая внимания на установившуюся в пивной тишину.

Когда с первым блином было покончено, Жужу вытерла губы салфеточкой, открыла сияющие глаза и пригласила всех жестом:

– Угощайтесь!

Столпившиеся у столика ковбои принялись нерешительно переглядываться, и я, глубоко вздохнув, показал пример того, как надо угощаться: старательно повторил все манипуляции Жужу и смело погрузил истекающий сметаной блин в рот.

Нельзя сказать, что на вкус это оказалось плохо (хотя я и опасался, памятуя соскобленное с потолка): нет, вполне даже ничего – в блине со сметаной что-то определенно было, а самый блин напоминал варварскую лепешку, которые иногда, желая тряхнуть стариной, приготавливал в своем трактире Жак Кисленнен. Только очень тонкую. Правда, варвары были изрядные придурки, чуждые таких проявлений оседлого образа жизни, как сметана, а потому жрали свои лепешки как придется, в лучшем случае положив на них кусок жареного мяса с пучком подножной зелени.

Увидев, что со мной ничего особенного не произошло и я даже остался жив, к невиданному диву потянули руки и другие смельчаки; и какое-то время в «Пауланере» было слышно исключительно вдумчивое чавканье; потом кто-то испустил одобрительное мычание и потянулся за добавкой; а сидевший сбоку от нас с Жужу господин в рыжей шляпе и галстуке-бабочке пошел неизмеримо дальше и завернул в блин жареную говяжью сардельку, обильно сдобрив ее перед этим горчицей. В таком виде блины очень даже подходили как еда, сопутствующая пиву, и вскоре под почтительные возгласы «мэм!» блюдо перед мадам Цуцулькевич совершенно очистилось, а новатор в бабочке испросил у Жужу рецепт и, старательно мусоля карандашик, записал его в потрепанный блокнот. К нему с возгласом «извините, сэр!» устремился Штайнер-младший и предъявил свои права на рецепт, упирая на то, что блины впервые явились на свет в Клокарде именно на его кухне; Жужу весело засмеялась и тонким голосом велела им не ссориться, ибо совершенно не настаивает на копирайте; более того – блины по ее рецепту может готовить кто угодно, где угодно и в каких угодно количествах, внося при этом любые изменения как в сам рецепт, так и в способы употребления готовых блинов; «у этих блинов совершенно открытые исходники», – благодушно объявила она.