Клинок Минотавра - [10]

Все было прежним. Только Машка пропала.

Но однажды зазвонил телефон, не сотовый, стационарный древний аппарат, о существовании которого Иван успел позабыть.

Пригласили на опознание.

Тогда он снова достал бутылку коньяка и хлебнул из горла, понимая, что не опьянеет. Одевался тщательно, словно это могло что-то изменить, и ехал, твердя про себя, что это ошибка.

Просто положено так.

Городской морг, расположенный на территории больницы, запомнился острым запахом формалина. Белый кафель, санитар. Тело, прикрытое простыней.

Машкино.

Несомненно, Машкино… но мертвая, она не походила на себя, и Иван долго пристально вглядывался в ее лицо. Хотел прикоснуться, а ему не позволили.

Острые скулы и слегка скошенный подбородок, нос, который она сама считала некрасивым и всерьез задумывалась о ринопластике, вот только Иван был против. И они снова ссорились. Машка не понимала, как можно любить ее вот с этим некрасивым носом. А Иван пытался сказать о том, что начиная себя менять, люди не способны остановиться.

А на щеке у нее царапина виднелась.

Иван спросил, откуда она, но ему не ответили. Он словно перестал быть, исчез, что для санитара, что для полицейского, которому всего-то требовалось подтвердить, что неопознанная гражданка является Маргаритой Алексеевной Рудиенко.

Машке ее имя тоже не нравилось. Тяжеловесное. Она же с рождения не любила тяжеловесности, о чем еще при первой встрече Ивану сказала. Господи, это ведь было совсем недавно, какие-то два года… почти три, Иван кольцо купил.

…В первый раз он забыл о дате, в клинике задержался, и Машка обиделась. Она ведь отсчитывала дни и даже на каком-то форуме поставила линеечку, чтобы все видели – у них с Иваном все всерьез… а он взял и забыл. Пришлось просить прощения, с цветами и рестораном.

На второй год он подарил ей цепочку с подвеской и, наверное, опять сделал что-то не так, потому что Машка подарок приняла с вежливой прохладцей. А сейчас вот кольцо купил.

Ресторан заказал.

И букет из пятидесяти белых роз. Ему сказали, что это – романтично, полсотни роз и кольцо… Машка ведь заговаривала о том, чтобы отношения оформить, а он чего-то опасался, тянул. Об этом думалось по дороге домой. И дома тоже, в пустой прокуренной кухне. Иван открыл форточку и достал новую бутылку…

…Машка выбрала себе платье, но, конечно, она бы передумала и снова стала выбирать. Это женский ритуал, в котором значение имеет не столько результат, сколько процесс.

Платье. Туфли. Чулки с обязательной подвязкой и еще букет невесты. Ресторан, список гостей. Она заговаривала о чужих свадьбах с таким неприкрытым восторгом, что Ивану становилось совестно. Он восторгов не разделял и, наверное, еще поэтому медлил, из-за свадьбы, которую придется пережить, как переживают стихийное бедствие…

Не свадьбу – похороны.

Звонок родителям… и Иван еще не настолько пьян, чтобы ему было все равно, что говорить. Он и говорит, а ему не верят. Потом верят и проклинают, хотя он точно не виноват… наверное, не виноват… подруги по списку. И слезы, вздохи, ахи, любопытство, которое он не способен удовлетворить.

Недовольство.

Почему он, Иван, не выяснил, что произошло?

И вправду, почему? Это ведь не так сложно. Но на его вопросы следователь не отвечает, взгляд отворачивает и бормочет что-то невнятное, обещая разобраться. С кем?

…Приезжают в клинику, долго разговаривают с персоналом, отчего Алла Петровна, старшая медсестра, хватается за сердце и сердечные капли. Она – человек трепетный, и сама мысль, что Ивана Никифоровича подозревают в подобном, приводит ее в ужас. А его и вправду поначалу подозревают, но как-то невсерьез что ли… и в кои-то веки Ивану везет. Алиби есть. Он на операции был…

…А Машку убили.

Странно. Он понимал, что она умерла не сама, но почему-то думал о несчастном случае. Не об убийстве. И когда от него отстали, Иван потянулся за записной книжкой.

…Ольга Александровна, супруга начальника полиции, делала у него подтяжку, и к просьбе его отнеслась со всем пониманием, и стало быть, не только она, если утром у Ивана лежала копия дела. Правда, он понятия не имел, для чего, и когда взъерошенный и явно недовольный следователь сказал:

– Не лезли бы вы.

Иван ответил кивком: понимает и не полезет. Ему просто нужно знать.

Заключение судмедэксперта он читал и перечитывал, пытаясь отрешиться от того, что видел за словами. Колотые раны… резаные раны… неглубокие, на запястьях, на предплечьях, словно кто-то покрывал кожу Машки своеобразным узором.

Фотографии, от которых к горлу подкатывает тошнота.

И этот узор въедается в память, чтобы вернуться в снах. Сны короткие. Иван держится на ногах день и еще день и все-таки отключается, порой за столом, однажды и вовсе обнаружил, что лежит на диване, забравшись под плед, Машкой же купленный.

…Фотографии лежали на полу. И отчет, зачитанный до дыр.

…Изнасилование.

…И семь глубоких проникающих в брюшную полость ранений.

…Потеря крови…

Ей было больно, а Машка боялась боли, и только это останавливало ее от ринопластики. Она бы к другому специалисту обратилась, но вот читала, что ринопластика – это больно, а лекарства не всегда спасают…