Клинки Керитона - [142]

Левиор поспешно остановил феа резким движением руки: всё, хватит и так наговорил больше чем надо. Гейб недоуменно двинул плечами: сами, мол, попросили. Оба поглядели на Кинка, в глазах мальчишки блестели редкие гостьи — слёзы.

— С тех пор, — растерянно пробормотал Гейб, — ни одного каравана этой дорогой не ходит. Прежний огетэрин давно махнул рукой на этот кусок никчемной земли…

— …не думаю, что в существующих реалиях у нового огетерина достанет времени и желания им заниматься, — вздохнув, дополнил его речь Левиор.

— Именно так, — в холостую зачмокал трубкой Гейб, видимо, позабыв, что она погасла.

* * *

Поднялись на заре. Выйдя во двор Левиор был приятно удивлен — оказалось, что Гейб Ваграут ждёт их у коновязи в полном походном облачении. Пояс феа был увешан сумочками всех возможных форм и размеров. Из-за спины выглядывали дужки среднего размера балестры, там же видимо находился и колчан с болтами. В руке феа держал странный посох…

«Или не посох?»

Левиор не знал что это. Скорее всего, то что Гейб сжимал в руке было оружием. Но выглядело оно очень странно. Ухватистое отполированное до зеркального блеска древко, опоясывали несколько рядов медных колец: гладких и рифлёных, разной ширины, от узких — в два раза тоньше человеческого пальца, до широких — в пол-ладони. На одних нанесены простые узоры на других — руны, третьи были гладкими как стекло. Посох немного расширялся к вершине, с которой свисали несколько переплётённых между собой цепочек крючками закреплённых на широком выпуклом кольце в середине. Там же висели тройные ножны с узкими ножами с костяными рукоятками.

— Что это? — спросил Левиор, взглядом указывая на диковинный посох.

— Грепоцеп.

— Оружие?

— Что ещё! — хохотком подтвердил его догадку феа.

— На войну собрался? — спросил Кинк, морща нос и потирая лицо.

— У меня кажон день война.

— В чём дело, Кинк, — пожурил мальчишку за непочтение Левиор.

— Нормально, — остановил его движением ладони Гейб. — Я не против.

— Просыпайся, говорун, — поторопил мальчишку Левиор, поправляя вьюки.

Кинк зевнул, зябко поёжился, буркнул что-то невнятное.

Хрипло прокричал петух, замычала недоенная корова, разлаялась собака.

Левиор потрепал ослика по холке, угостил морковкой. Лохмоух благодарно (а может и просто так) завилял хвостом.

Оказавшись за воротами, сиорий Левиор Ксаладский обернулся, окинул хмурый городок прощальным взглядом.

— Да хранит вас всех Великая Рыба, — искренне пожелал он и заспешил к отдалившимся уже на два десятка шагов сотоварищам.

Глава 33. Странные сны

— Твои хозяева добры, — мрачно заявил голос из темноты.

— Добры? — возмутился адепт. — Нет. Они не добры. Они жестоки. Они беспощадны к тем, кто их любит, и милостивы к тем, кто им противостоит.

— Жестоки к тем, кто служит?

— Особенно к тем, кто служит. Хотя порой мне кажется, для них нет никакой разницы.

— Хорошо… я буду милосерден и подарю тебе жизнь. А за это ты, презренный, ответишь на все мои вопросы.

Адепт ухмыльнулся, смиренно опустил припухшие от бессонницы веки.

— Вопросы? Но ведь это ты — главный вопрос, ты, Чёрный Странник!

Сто историй о Чёрном Страннике. Преподобный Вамбон Акомирунг

Над Мёртвыми песками зарождался новый восход, где-то вдали, на востоке, над зигзагами горизонта дрожало зелёное марево.

Палящий свет Сароса никогда не пугал Инирию. Она видела всё: восстающие барханы на западе и переливчатые, покрытые ветровой рябью, тауповые пески и горы за ними на востоке. Котёл с потрескавшимся днищем и стенками, где некогда плескался Океан Вечности, на севере, и пустыню на юге. Впрочем, будем объективны, пустыня на юге была всегда — сто, двести, тысячу лет назад — большая Ридозская пустыня — так её звали тогда. Давным-давно, ещё в прошлой жизни.

Сейчас Инирия видела всё, что творится в мирах образуемых и ограниченных кроной Великого Древа: в многочисленных ярусах, где на могучих ветвях вырос целый город, похожий на осиный улей; в Подъветвье, деревни которого напоминали наземные поселения древних; в катакомбах и шахтах, называемых Дикими Корнями, где прижились самые восприимчивые к Уино — онталары и кану, те немногие из них, кто смогли выжить.

Великое Древо Аллай-Дэата приютило всех от мала до велика: птиц и зверей, людей и сэрдо, всех, кто жил на этих землях раньше, и тех, кто сумели дойти (а порою и доползти), дабы укрыться под его сенью. Оно приняло каждого, дало кров и пищу, стало надёжным укрытием и гаванью новой жизни. «Остров среди песка — наша новая Империя — Великое Древо — наша Аллай», — так говорили о ней, трепеща и благоговея.

Инирия чувствовала это, видела, знала и ни о чём не сожалела. Но сегодня, помимо прочего, она увидела вот что:

Далеко-далеко, так, что разглядеть можно было лишь с третьего или даже четвёртого яруса, что выше полёта некоторых птиц, шли люди. Много.

А ближе… Гораздо ближе брела к Великому Древу странная парочка: среднего роста фигура — мужчина в чёрном балахоне, и некто, походкой и повадками отдалённо напоминавший большую обезьяну.

Было не ясно, заодно ли эти двое с толпой, что шла по их следам, расстояние меж ними казалось слишком большим — день или даже два пути, и то, если знать твёрдые тропы в этой аспидно-бурой глади, что звалась Мёртвыми песками.